Возвращение в собственное прошлое всегда было для дьявола, живущим здесь и сейчас, не самым приятным испытанием, пальцы, удерживающие хрупкую на первый взгляд ладонь, непроизвольно сжались. Водоворот подхватил их, унося в недавнее воспоминание падшего ангела и он чувствовал, как напряглась и усилием воли расслабилась Орлица. Клуб был таким, каким он помнил. Братья, сидящие рядом, на первый взгляд были не похожи друг на друга внешне. Мрачная красота Агриэля меркла перед сияющей красотой Лучезарного и даже шрам через всё лицо, оставленный в качестве свадебного подарка Мазикин, не портил совершенных  черт. Но их движения, исполненные уверенности и силы, были похожи, даже манера говорить и выражения лиц были почти одинаковыми. От созерцания самого себя со стороны, дьявола отвлекла племянница. Стакан, который держал в руке старший брат, был закрыт ладонью, а вот стакан Люцифера, которого тот едва касался кончиками пальцев, действительно привлекал внимание.
— Я счёл, что брату просто скучно, — удивился дьявол. — Никакой силы, кроме нашей тогда в помещении не было, только творение и разрушение.
Он едва успел перехватить Эру до того, как она окунулась в видение с головой — такие вещи в Стране Туманов были опасны. Что-то насторожило её, но она выжидала, пытаясь понять, что именно. Железной хваткой дьявол удерживал свою женщину от падения во власть иллюзий, мощным якорем связывая жрицу с реальностью. Наконец, она заговорила и дьявол изумлённо смотрел, как каждое её слово становилось реальностью в этом мире. Стойку оплели колючки, на которых распустились огромные цветы. Кот-Морфей, устроившись на краю барной стойки, лапой теребил один из них. Какое-то неприятное ощущение о том, что он уже видел подобное, царапнуло дьявола, но прежде чем он успел сообразить, видение распалось. Они снова стояли на дороге, ведущей в никуда, а кот валялся на камне на обочине.
— Вы видели, что хотели, — мурлыкнул он, не обращая внимания на замешательство собственной бабушки — теперь вам пора домой.
Но дьявол обратил.
— Этого достаточно, — улыбнулся он, не скрывая, впрочем, досады на себя самого, слишком непонятен ему был намёк собственного разума. — Нам действительно пора домой. Благодарю, старый друг, ты знаешь, где меня искать.
В четвёртый и последний раз Орлица ощутила на себе влияние перехода и они оказались в огромном кабинете, который был больше кабинета самого дьявола раза в три. Бардак, который царил в этом помещении был ужасным, везде громоздились  бумаги и распечатки, стены были увешаны досками, на которых были прицеплены счета, формы и другие образчики бюрократии. Кабинет Люцифера в замке на скале теперь по праву принадлежал Павшему, но он был не рад этому факту совершенно. Мазикин не сильно интересовалась наведением порядка во всём, кроме дисциплины; а новая наместница ещё не успела вникнуть во всё и, честно говоря, была скорее номинальной величиной. Вся власть сосредоточилась в руках старшего брата и отнимала порядком времени.
Подойдя к одной из досок, дьявол нажал на один из её углов; он посторонился, давая тайной панели скрыть следы бурной деятельности какого-то неудавшегося бухгалтера и показать доску улик, которой обзавидовался бы любой детектив, включая даже Бэтмена. Взяв бумажку из кипы рядом, он размашисто написал "Розы и Лёд" и воткнул рядом с листком "встреча в ExLux".  На доске было решительно всё — от исчезнувшего времени до временного парадокса спидстеров и до появления странного вируса совершенно недавно.
— Ты хотела загадок? — Соблазн, который звучал в голосе дьявола, вторил его желанию, не ощущать которое было не возможно. —  Вот тебе загадка масштаба которой ты ещё не видела.

Дьявол смотрел на женщину, которой дали величайшую игрушку в её жизни — мультивселенную, со всеми её загадками, тайнами и хранителем в виде соблазнительного бонуса. Её увлечённость связями была не меньшей, чем увлечённость им самим. Он прекрасно понимал, что это мимолётное явление в рамках безумно долгого существования, отведённого им обоим — и её мужу. Вот только владыка преисподней был не из тех, кого занимает морально-этическая сторона супружеских измен. Эта женщина была здесь, она нуждалась в нём, а он хотел её — так, как не хотел уже несколько тысячелетий. Она была полностью в его власти и он не собирался упускать ни мгновения из отведённых им обоим.
— Найдём, — бархатный голос распалял огонь в крови, заставляя желать, чтобы падший ангел говорил дальше. Мужчина приблизился к Орлице и повернулся к карте. Её касание вызвало мимолётную улыбку, хищную и манящую одновременно. Он не касался женщины руками, лишь его дыхание, предсказуемо жаркое, щекотало ей шею; такая близость дразнила, сводила с ума. И, судя по реакции дьявола, это работало в обе стороны. Сталь радужек окрасилась в багровый цвет, но он всё ещё держал себя в руках, доводя разум жрицы до исступления. — Я не привык так просто расстаться со своей собственностью. — Было непонятно, о чём именно говорит дьявол: о мультивселенной, или об Орлице, сидящей рядом. — Я даже не знаю, с чего начать, — двусмысленность его слов оставляла сладкое послевкусие на губах. — Каждое из событий, которые начались полтора года назад, имеют несколько общих элементов, — он указал на доску. — Предсказуемо есть мы с Люцифером, есть Бэтмен, Барри и, — он едва коснулся кончиками пальцев между крыльев Орлицы, но интимнее этого касания, казалось, не было ничего. — Ты.
Простое местоимение было произнесено так, словно в нём содержались все ответы  на тайны вселенной.
— Дело не в твоей связи со мной, — это прозвучало ещё двусмысленней, а дьявол продолжал с невинным видом, который мог обмануть только самого глупого демона в Аду, — дело в тебе самой. — И снова едва уловимое касание, на этот раз по волосам. — Ты играешь в этой игре одну из ключевых ролей и, мнится мне, без Мелеоса тут не обошлось, — каждое его прикосновение было пыткой, казалось и слишком долгим и слишком мимолётным одновременно. — Поэтому, у меня есть основания полагать, зачем ты в этом раскладе.
Наконец, он перестал дразнить, встав перед ней. Как и она, он не успел переодеться после праздника. Алая сутана добавляла огня ситуации: порок в церковном одеянии смотрелся дьявольски соблазнительно. Прямой взгляд багровых глаз перехватывал дух, ожидаемая бездна разверзлась, но теперь там не было одиночества, было лишь пламя, предельно жаркое и искреннее, на грани боли, испепеляющее их обоих. Безумно долгий вдох они падали в него рука об руку и, наконец, жаркое дыхание коснулось губ Шаиры. Бездна взорвалась искрами восторга падшего ангела. Он торжествовал в своей победе над ней, но больше — над самим собой. Желанию стало невозможно сопротивляться им обоим, падший ангел и не стал этого делать, властно ухватив Орлицу за плечи.

Пламя, оно подхватило обоих и закружило в безумном танце. Он что-то говорил, он и сам не помнил, что и о чём, избавляя обоих от лишнего. Её запах, лёгкий и дурманящий, сводил его с ума, а её желание, желание принадлежать, набатом звучало в висках. Они были одни в обжигающей, пронзительной пустоте, разгоняя тьму своей страстью. Казалось, страсть течёт по венам, вымывая яд сомнений, страхов и многовековой боли. Он хотел вырвать эту боль из её естества, но зелёные глаза заставили его задохнуться и потерять контроль в неистовом, почти зверином желании властвовать. Душа, которая была перед ним, была чиста, как алмаз; он держал этот алмаз в руках и огонь играл багряными бликами на полированных гранях.
Кажется, он даже зарычал, так сильно он хотел получить это сокровище в единоличное пользование, хотя бы сейчас. Или не зарычал? Что будет вечность спустя, его волновало мало. Дьявол снова поймал взгляд Орлицы; в его глазах не оставалось ничего человеческого, но это распаляло ещё больше. Его тело было совершенно, даже сеть из шрамов не портила впечатления, лишь усиливая эффект: огромный зверь получил свою добычу и теперь ему предстояло закрепить власть. Он поймал себя на том, что торопится, как не торопился никогда за всю безумно долгую жизнь, но каждое мгновение физической близости казалось вечностью.
Его прикосновения, уверенные и расчётливые, заставляли тело жрицы плавиться от жара, разделённого на двоих. Они причиняли боль, обоим казалось, что она вывернет их наизнанку, но остановиться было уже невозможно. На мгновение он закрыл глаза, но тут же открыл их снова: не видеть этих зелёных озёр было невыносимо. Эта женщина, фантастическая, изумительная, возмутительно живая, могла бы вить из него верёвки сейчас, но вместо этого она впустила его в свою душу, давая прикоснуться к ней, и он бережно прикоснулся, в свою очередь открываясь навстречу.
Миллиарды лет тьмы и забвения были смыты волной света её сути; одиночество, уже многие тысячелетие бывшее его постоянным спутником, поспешило уйти от яростного света сверхновой, заполнившего всё существо дьявола, его огонь рванулся навстречу, ослепляя и ввергая в темноту.
Темнота пугала своей неизвестностью, но он был рядом, не давая упасть в ужас: каждым прикосновением он пробуждал свет, живущий в женщине и темнота уходила, чтобы вернуться вновь, наполненная новым, другим смыслом. Сладкая пытка сводила с ума, мозг отказывался воспринимать происходящее, но глаза всё ещё не видели. Жар дыхания, ощущаемый кожей, опалял не хуже внутреннего пламени, мешал вспомнить, кто она и зачем, был лишь он, заменивший весь мир.

Он всё же не сдержал рыка, переходящего в стон, и она, наконец, увидела всё, что было в нём, не скованное стальными тисками воли: безумно, яростно прекрасный в своей искренности, дьявол отдавал себя всего, без остатка, взамен забирая всё то, что она готова была отдать и наслаждался этим. Наконец, их разумы соприкоснулись, багряные зрачки полыхнули алым и выдох, вдох от которого был вечность назад, сорвался с правильно очерченых губ. Сильные руки бережно удерживали крылатую, а на лице падшего ангела застыло странное выражение, понять которое, наверное, не смог бы он сам. Мысленно сказав внуку, что он — идиот, дьявол заверил победу ещё одним поцелуем, горячим и отрезвляющим. Собственная нагота его не смущала, а женщина, сгоревшая вместе с ним в яростном пламени, очень быстро вытеснила все посторонние мысли. Он получил её, получил всю без остатка и ему было мало. Жадность вновь полыхнула, но замерла, удерживаемая вернувшейся волей, а дьявол улыбнулся, щедро даря обещание повторения.

Рыжие волосы на белоснежном оперении казались каплями крови, стекающими по крыльям, протекающими между пальцев удерживающего женщину дьявола, и теряющимися где-то там, невообразимо далеко, на пирефирии зрения. Алебастровое лицо, сменившее сосредоточенность на успокоение, было совершенно. На алых губах ещё не остыл его поцелуй, печатью приговора отдавший крылатую в его власть. Сотни женщин до неё не могли дать ему что, что отдала сейчас Эра, Чай-Ара, Шаира, женщина с такой же тьмой имён, как у него самого. Почему он раньше не видел её? Почему спятивший ангел толкнул её в руки кузнецу, связав их судьбы? И были ли это происки ангела, а не Отца, решившего, что бунтующие дети должны вкусить тоски и одиночества сполна? Предопределённость — он ненавидел её всегда, а сейчас — особенно. Для того, чтобы заполучить бесценный дар, ему пришлось дважды потерять себя и единожды свою судьбу, стать тем, кем он стал и каждое мгновенье знать, что это всё закончится.
Стол, который Орлица подтащила к доске улик, выглядел местом побоища, но обоих это абсолютно не волновало. Крылатая пристроила голову на плечо дьявола и чему-то таинственно улыбалась. Не без сожаления, мужчина оторвался от созерцания своей добычи и протянул руку, копаясь в ворохах бумаг, которые так и не рассортировал казначей, вышвырнутый Розмари, восседающей сейчас на троне Люцифера. Выудив из исторических слоёв жестянку с сигаретами, дьявол прикурил от пальца и, наконец, решился разрушить тишину, ещё звенящую от их жаркого дыхания.
— Эй, — в дивном голосе слышалась лёгкая хрипотца, от которой мурашки бежали по коже, было там что-то ещё, до этого момента не проявлявшееся, — графин с водой где-то на моём столе; если ты не против, я бы переместился туда, там есть кресло и в нём определённо удобнее, чем здесь.
От всё ещё не хотел отпускать Шаиру от себя, слишком желанной и ценной она оказалась для него. Особенно, после того, что он понял, получив подтверждение своим догадкам. Осторожно поставив Орлицу на пол, он обернулся поднять сутану, чтобы набросить её на плечи своей женщины. Царапины уже затянулись, оставив лишь тонкие ниточки шрамов, но скоро исчезнут и они. Два симметричных шрама там, где должны были быть крылья, были бледнее и без того светлой кожи. Она могла завернуться в крылья, но он не хотел, чтобы она прятала себя от него — только не теперь. Потянувшись с грацией огромного кота, падший ангел протянул ей пелерину.
За завалами бумаг обнаружился островок порядка, который больше подходил дьяволу с его упорядоченностью и методичностью. Два кожаных кресла — за столом и перед ним, тонкий ноутбук, графин с водой, стакан и лампочка; больше на столе, обитом зелёным сукном, не было ничего. Уступив место за столом крылатой, владыка преисподней присел на краешек стола. Длинные тёмные волосы рассыпались по плечам, багровый свет ушёл из глаз, уступив место привычной стали, тонкие черты на бесстрастном лице были почти неподвижны, но Орлица чувствовала все нюансы его эмоций. Налив воды, он протянул стакан Шаире, а сам приложился к графину.
— Ты — очищающее пламя, жрица, — удовлетворение, с которым он это произнёс, ощущалось как прикосновение, которыми вечность назад он её дразнил. — Тебя убрали из преисподней потому что ты могла вернуть кого-то из нас в небеса. Вероятнее всего, — меня. Люцифер изначально планировался как мятежный дух, его бунт был предсказан. Но мой — нет. Я — ошибка Бога, Отцу было проще сбросить меня в пустоту, он хотел это сделать ещё до восстания Денницы, но его отговорил Михаил. Тогда у тебя были все шансы очистить мою душу и кому-то это очень не понравилось. Я не знаю, кому из двоих, Отцу или Мелеосу, хотя подозреваю, что обоим. — Он хмыкнул, глядя на Орлицу сверху вниз. — Как минимум, здесь мы сломали их игру.
Он протянул руку, коснулся щеки женщины и улыбнулся нежно и беспомощно. Это так не вязалось с обнажённой натурой дьявола и порочным лицом, что вызывало оторопь. Волна тепла и спокойствия хлынула в разум Шаиры, давая понять, что всё идёт как идёт. А дьявол продолжил с лёгкой горечью:
— Поэтому я так и не увидел своей жены тогда, в Англии, мне не давали ни мгновения почувствовать себя иначе. Сегодня ты изменила всё.

— Но я не могу этого не делать, — прежде слов на укор жрицы отозвалось естество дьявола, вновь вспыхнув желанием и вновь он не стал скрывать этого от неё. Ей ещё предстоит разгадать его до конца, но в этом он не считал необходимым скрывать свои чувства. — Я будто снова увидел тебя там, — он поднял взгляд к потолку, намекая на мастерскую в Эдеме. — Как будто не было этих миллиардов лет.
Лёгким крылом прикоснулась к его разуму тоска, но он прогнал её прочь, взглядом скользнув по обнажённому телу Орлицы. Отзвуки испытанных недавно эмоций эхом ворвались в разум, вытеснив всё, что мешало ему наслаждаться победой над жрицей.
— Да, падение Люцифера было предрешено до его создания; примерно тогда же, когда моё. Так было нужно для равновесия созданных им вселенных, должен был быть кто-то, кто сможет уравновесить Отца. — Он помолчал, глядя на закушенную губу, один вид которой заставлял его желать всё больше и больше. Нет, Шаира не соблазняла, ей это было не нужно, ей было достаточно оставаться собой, воплощением женственности, которое сводило с ума даже искушённого дьявола. — Настоящий его бунт начался когда он покинул Ад и стал жить на Земле, подобно любому из смертных.
Он замолчал, давая Орлице поймать мысль, которая ускользала от неё раз за разом, смутным образом маяча на периферии сознания. Сигарета тлела, распространяя по кабинету пряный запах дорогого табака. Тень задумчивости легла на лицо его женщины, когда она заговорила, а слова ввергли в задумчивость и самого падшего ангела. Слова складывались в чудовищный смысл, который был достаточно изощрённым, чтобы у него была возможность сработать. Он знал и видел то, чего не видела она. Он знал своих брата и отца.
— Возможно, — задумчиво протянул дьявол. — Возможно, дело в Люцифере и он хотел отвлечь Лучезарного от дочери Лилит, или вернуть его в Рай, очистив от скверны. Всё дело в деталях… — Он снова приложился к кувшину и затянулся. — Какая выгода ему в возвращении Лучезарного при условии того, что изгнание было демонстративным актом и они часто встречались за чашкой чая каждый четверг? — Ладонь коснулась щеки в ответ на доверчивый жест женщины, а потом запуталась в волосах. Дьявол тоже нуждался в ней, как в глотке свежего воздуха в духоте безысходности.
Её наивный жест заставил его выдохнуть и сжать пальцы, оставляя новые синяки на алебастровой коже. Ему нравилось причинять ей боль — физическую боль, которая давала ей понять, что она ещё жива. Каждое подобное прикосновение отзывалось в его мозгу взрывом яростного желания. Воля существа древнее которого сейчас не было вовсе, подвергалась суровому испытанию; сдерживать себя казалось невозможным, но он продолжал попытки мыслить здраво. Кивнув он ответил:
—  По настоящему в Раю был лишним я. Мелеос мог видеть будущее, Басанос много открыли ему до того, как лишили дара предвидеть, а Люцифер лишил его глаз. Моё возвращение было неизбежно в новом статусе;  я видел это яснее, чем видели братья или Отец, но тогда — о, тогда я не был готов к такому. — Он посмотрел ей в глаза и взгляд оказался очень злым и колючим, — я мог убить тебя тогда, настолько был зол. Мне кажется, что Мелеос это, в итоге понял и убрал тебя от греха подальше, сплавив моему внуку. Хотел бы я знать, рассказали ли ему карты о нашей с тобой встрече в Иерусалиме? Я почти уверен, что нет, потому что он был занят вознёй со шлюхой Идзанами, а карты на тот момент уже ушли от него. И ещё я хотел бы знать, что думает об этом Судьба? — Его улыбкой можно было вскрывать вены, настолько острой и злой она была.
Глубоко вздохнув и, наконец, отведя взгляд от женщины, которой сейчас владел безраздельно, он затушил сигарету и потянулся к Орлице.
— Иди сюда, — позвал он. — С тобой думается легче, я не могу на тебя смотреть и думать, ты мне мешаешь.
Легче не стало, но сосредоточиться помогло. Они были близки к разгадке, она дразнила обоих не разгаданной тайной и возможностью загнать крупную дичь.

Он ждал подлости от Судьбы, ждал с самого начала этого безумного дня, с того момента, как проводил племянницу домой; рассчитывал, что это произойдёт в присутствии Элейн или позже, сразу после пламени, которое сожгло обоих до тла. До последнего надеялся, что этот момент никогда не наступит, но ждал. Она не видела его страдальчески искривлённых губ, боли, плеснувшейся в серых глазах, она чувствовала лишь жар его тела, и желание, безудержное и неукротимое. Он согревал её своим теплом, внимательно следя за нитями вероятностей и слушая замирающее дыхание той, которая была готова стать его частью лишь мгновение назад. Он ждал, позволяя опутать себя светом, затаив дыхание и ожидая ослепительной вспышки — и Орлица не подвела. Боль была моментальной и неистовой, на долгое мгновение вернув его в день, когда лишился крыльев. Боль швырнула его на колени, багровые глаза не отрываясь смотрели, как женщина — его женщина — превращается в одушевлённый артефакт. За мгновение до того, как погасла искра разума в её зелёных глазах, он рванулся к ней сквозь опутывающие его нити.
Пламенный клинок стал неприятной неожиданностью, но ему не требовалось касаться её — она сама установила связь, пытаясь сжечь его до тла. Он встретил её залитый золотом взгляд, не сильно беспокоясь, что беззащитен. Злая воля дьявола продиралась сквозь ловушки Мелеоса, ломая их грубо и без сожалений. Он не опасался повредить сознание Эры — оно почти угасло, его интересовали другие сюрпризы, оставленные свихнвушимся ангелом и он получил целый набор, включая установки на устранение всех троих братьев, которые могли стать препятствием Мелеоса — к чему? Эта охота распаляла его подобно недавнему желанию обладать драгоценностью, которую у него с самого начала хотели отнять. Не сложилось: в битве умов, которая должна была состояться миллиарды лет назад, победил дьявол.
— Я люблю игры с переодеванием, — голос звучал глухо, дьявол застыл перед женщиной, обнажённый, тяжело дышащий от боли, вгрызающейся в само естество, которое он неосмотрительно открыл перед творением безумного артефактора. Ангельский клинок обжигал его кожу, оставляя вполне заметные следы, с которыми не могла справиться регенерация вечного создания. Спроси его кто-нибудь, повторил бы он это ещё раз и он не задумываясь ответил бы "да".  В алых глазах отражались золотые глаза Орлицы, но она была там, он чувствовал её: связь работала в обе стороны и он не замедлил ей воспользоваться, давая возможность разуму женщины зацепиться за его страсть. — Но прежний облик гораздо соблазнительнее.
Он медлил долгое мгновение, которое могло стоить ему жизни даже после того, как власть артефактора над своей игрушкой была сломана; боль, дурманящая голову не хуже страсти, заставила его шагнуть вперёд, неуловимым движением отбрасывая руку с клинком и обнимая плавящееся золото, в которое превратилась жрица. Жаркий, жгучий поцелуй заставил его застонать — настолько невыносимой становилась боль, но отпускать её он не собирался.
— Эра, — хриплый шепот позвал её. Без отчаяния, без надежды, лишённый эмоционального окраса он был красноречивее любых длинных речей.

Он не умел утешать. За всю свою безумно длинную жизнь он так и не овладел этим искусством. Зато он обладал несгибаемой волей, которая очень часто граничила с ослиным упрямством, но именно она позволила не отпустить Орлицу, не взирая на всю боль, которую он испытывал. Эта женщина, придумавшая себе пытку не хуже заплечных дел мастеров, служащих под началом владыки преисподней, пыталась оттолкнуть его, не дать сгореть вместе с ней, но ему было плевать. Молитва, которой прозвучало его имя, заставила дьявола вспомнить, что прежде Михаила его прочили на место князя в Серебряном Граде — он не умел исцелять подобно младшему брату, но власть над грехами была с ним до сих пор.
Отчаянье, причудливо переплетённое с гордыней, кровавым лепестком горело в мозгу Орлицы. Прижавшаяся к дьяволу женщина боялась саму себя — и тварь, павшую так низко, что решила посягнуть на интимное таинство и использовать его в своих целях. Бывший серафим провёл обожжённой рукой по её волосам, а после на его указательном пальце затрепетала крыльями бабочка, уродливее которой сложно было найти. Вторя мыслям Орлицы, она двигала крыльями, даже не пытаясь взлететь. Брезгливо скривившись, падший ангел дунул на грех, принявший столь странное обличье, и насекомое осыпалось прахом.
Шаира была не только прощена; её грех перестал существовать вовсе. Легче не стало, но пришло понимание, что всё далеко от того кошмара, в который её вверг Мелеос.
— Я, — негромко откликнулся Агриэль, — всегда я.
Отпихнув ногой клинок, вероятнее всего, принадлежавший Метатрону, он обнял Орлицу, тем самым спрятав её от всего мира. Его собственная боль затихала, вскоре от неё не останется следа, но останутся раны. Год назад Орлица штопала его в номере иерусалимского отеля, что ж, пришла его очередь отдать ей долг.

Дворец был пуст, Розмари он интересовал исключительно из стратегических соображений, поэтому прислуги здесь больше не водилось. Дьявол вёл Орлицу узкими переходами, которые и без неё были узки ему в плечах, но на новые ссадины внимания он уже не обращал. Вскоре они оказались в его личных покоях и он усадил Шаиру в кресло. Ушёл куда-то, оставив ощущение пустоты, но очень быстро вернулся, неся с собой весьма прозаические перевязочные материалы — есть раны, от которых не спасает даже усиленная регенерация или исцеляющая сила ангельских созданий. Раны он обрабатывал умело, лишь в самом начале смущённо признавшись, что не может лечить подобно Михаилу или Рафаилу.
Он очень старался следить за собой, не давая распаляться ещё сильнее, но выходило отвратно. Все связи, которые они использовали друг против друга, сейчас контролировались дьяволом, который умело дозировал эмоции, поступающие в обе стороны. Безумно хотелось снова окунуться в тот общий огонь снова, но именно сейчас этого делать было нельзя. Закончив с обработкой ран, он уговорил Орлицу встать и пройти ещё немного. На другом конце короткой прогулки оказалась постель. Устроившись рядом, он провёл рукой по лицу женщины, неожиданно нежно и ласково.
— Спи, — шепнул он в макушку, — всё, что ты захочешь сказать — завтра. Я здесь.