Это было не лучшее пробуждение за последнее тысячелетие.
Закрывшая ей губы рука дьявола намекала на новые неприятности; поймав взгляд Белиала, женщина только кивнула, показывая, что поняла, и встала на ноги, заметно опираясь на его руку. В голове шумело, и стоять было тяжело — пришлось помогать себе крыльями, поймав в них лёгкое дуновение ветра. Запрокинув голову, жрица подставила лицо дождю, но лучше от этого не стало; каким чудовищным усилием воли заставляет себя двигаться дьявол, на которого последствий парадокса упало несравнимо больше, чем на неё, дева битв даже не представляла.
Пальто и шёлковое платье обратились в помятые тряпки, равно как и обувь, и даже бельё, хоть оно и выглядело чуть приличнее остальной одежды. Повторив жест супруга, Эра сбросила с себя истлевшие вещи, обернувшиеся в пыль и опавшие ей под ноги, а сама запахнулась в белёсый туман, которого тут было с лихвою; он мгновенно превратился в лёгкую кисею, струившуюся по гибкому телу.
— Попробуем разобраться, — слабо улыбнулась женщина.
Накрыв тяжёлую ладонь мужа своей, валькирия прижала его руку к своей щеке и на бесконечно долгое мгновение закрыла глаза. Несмотря на то, что мёртвый сон без всяких сновидений вернул ей какую-то часть сил, чувствовала целительница себя просто ужасно, и больше всего ей вновь хотелось просто упасть на землю и не вставать, бесконечно глядя на небо и на то, как день сменяется ночью. Возможность отдыха была единственным, что удержало её в сознании там, на границе временной воронки, а теперь и этого не было.

Впрочем, она довольно быстро одёрнула себя: сейчас было не время предаваться грустным мыслям. Обняв павшего ангела, она осторожно провела ладонями по его спине, плечам, коснулась тёмных волос, отчаянно пытаясь поделиться своим светом, поцеловала едва уловимо его шею.
— Не останусь. Не только потому, что я не хочу отпускать тебя одного, я и сама оставаться одна не хочу, — бесхитростно ответила женщина.
Расправив крылья, она взмыла следом за дьяволом, заложив красивую петлю и заскользив вверх, и чем выше они взбирались в небо, тем более странным становился пейзаж. Как и Белиал, дева битв совершенно не узнавала всё, что она видела: были заметны следы жизни, но ей просто неоткуда было здесь взяться. Сомнения в душе жрицы причудливо мешались с потерянностью и грустью; глядя на мир, она больше не ощущала себя дома.

Мелкие камни тихо похрустывали под шагами босых стоп. Узкая ладонь жрицы легла между лопаток дьявола, успокаивая его мягкостью прикосновения и теплом. Обратив глаза к горизонту, она долго и внимательно всматривалась в развалины, склонив голову к плечу, потом отрицательно качнула головою, и мелодичный тихий голос звучал совершенно растерянно:
— Откуда здесь могли взяться люди? Всё это очень… Странно… Этим руинам на вид несколько тысячелетий, не меньше, их даже оставили намного раньше, чем ты сотворил этот мир. Как это вообще возможно?
Её вновь прервала дрожь земли. Всплеснув крыльями, Эра подалась ближе к супругу, обдав его лёгким ароматом тревоги и страха; а впереди, у тех руин, что они могли видеть от полуразрушенного моста, медленно показалось огромное существо, всё состоявшее из камней. Оно шло куда-то, медленно и тяжело, и каждое новое движение отдавалось глухим эхом, разносясь на много миль вокруг.

Лицо Эры приобрело совершенно неописуемое выражение. На чудовище она смотрела примерно как Фома — на воскресшего Христа, и чёрные зрачки в глазах расширились до размеров радужки, грозя поглотить её целиком.
— Что это? — Хрипло спросила она у вселенной.
Вселенная, разумеется, смолчала.[NIC]Era[/NIC]

Она послушно закрыла глаза и вдруг, в следующее мгновение, ощутила терпковатый запах где-то рядом. Момент перехода совершенно не ощущался; дьявол перенёс их прямо в сердце города, но все здания в нём были затянуты растениями, и одно из них цвело: красивые ярко-розовые бутоны раскрывались навстречу солнцу. Эра задержала на нём взгляд, с любопытством рассматривая.
Если бы не тень странного существа, закрывавшая собой руины, жрице бы здесь и вовсе понравилось: вокруг было тихо и спокойно, а белые развалины, украшенные тонкой резьбой, казались сказочной иллюстрацией, светлой и лёгкой.
Голос мужа выдернул её из размышлений; жрица тем временем решила, что культура определённо не имеет ничего общего с земной. Как бы это не было странно, больше она походила на одну из очень старых танагарианских колоний: хрупкостью архитектуры, тянувшейся в небо, тонкими арками и даже уцелевшими кое-где орнаментами.
— М? Наверняка, — откликнулась Эра, — город в отличном состоянии. Стоило бы поискать что-то, связанное с деньгами — банк, казначейство, что угодно. Обычно цивилизации сильно заботятся о возможности покупать и продавать, и информации там остаётся больше всего.

Дьявол, впрочем, решил начать с ближайшего и потянул супругу за собой; та не стала сопротивляться. Ей тоже было любопытно — несмотря на то, что она перестала чувствовать себя в безопасности в этом мире, который больше не был тихим убежищем для них двоих, женщина хотела узнать, что случилось с цивилизацией. Временная воронка совершенно не объясняла тот факт, что разумная жизнь вообще появилась здесь, где её никто не задумывал.
Внутри огромное строение удивило валькирию ещё больше: оно действительно было пустым, но призрачный голос поприветствовал своих нежданных гостей.
— А я не понимаю, — с лёгкой нотой удивления произнесла жрица, — даже знакомой семантики предложения нет, совсем чужая речь. Как странно. Обычно… Мой мультилингвизм — тоже часть сакральной сущности, которую создавал мастер, но здесь, похоже, какие-то другие правила. И здесь очень много магии. Это, кстати, искажает все временные оценки, волшебство сильно стирает границы эпох. Многое становится не таким нужным, как в цивилизации, делающей упор на технический прогресс.
В красивом лице Эры прорезалась настоящая злость, густо замешанная на ненависти. Это было настолько странно и чуждо её нежному существу, что пугало, но жрице не было до того никакого дела: никогда прежде она не желала чьей-либо смерти с такой силой.
— О, ну конечно, — прошипела она, — кто же ещё мог приложить руку к тому, чтобы всё тебе испортить. Старый мудак!
Она резко повела крыльями, подняв небольшой вихрь, глубоко вздохнула, буквально силой заставляя себя перевести дыхание и успокоиться, запрокинула голову и мрачно посмотрела в потолок. Магические огоньки, собравшиеся наверху, кружили в какой-то одним им понятной схеме танца, освещая огромный холл, и женщине вдруг ярко представилось, как раньше здесь было просторно и чисто, а на стенах наверняка были развешаны флаги или сияли магические узоры.

А ещё внимание жрицы привлёк округлый край сферы, сделанной из какого-то полупрозрачного материала, что был закреплён точно по центру. На лампу он походил мало, и снизу, точно под ним, расположился похожий элемент, только тёмный, сильно скрытый водой и лозами. Взлетев, женщина осторожно тронула непонятную вещицу ладонью — на ощупь та была холодной и твёрдой, но вспыхнула мгновенно, стоило Эре лишь убрать руку. Столб мягкого голубоватого свечения соединил потолок и пол широкой полосой.
Опустившись рядом, женщина задумчиво посмотрела на супруга.
— Портал, как думаешь?[NIC]Era[/NIC]

Запрокинув голову, женщина посмотрела на Белиала снизу вверх, а потом, чуть повернувшись и приподнявшись на носочках, ласково поцеловала его в шею, горячим дыханием обласкав отметину от змеиных клыков. Она чувствовала запах злого гнева, кругами расходившийся от супруга: мало того, что люди оказались в его мире, что он творил только для них двоих, так они ещё и все законы творения умудрились осквернить, опять протянув свои руки туда, куда не должно. Эра относилась к смертным цивилизациям спокойно и иногда даже с живым интересом: она жила среди них очень долго, чтобы в какой-то момент всё же начать себя считать их частью, но павший ангел своего отвращения к людям не скрывал.
Нежно сжав сильные пальцы мужа, чья ладонь лежала на её талии, жрица улыбнулась и кивнула.
— Конечно. Если этому чудному экскурсоводу ещё есть, что рассказать нам… Впрочем, я тоже, кажется, догадываюсь, что мы увидим.
Валькирия потянула его к следующей панели, которая вновь осветилась полупрозрачным лучом, коснулась остроскулого личика; вспыхнула следующая голограмма. На этот раз запись делали с женщины: высокой, худощавой, с правильным, но бесконечно усталым лицом. Дева битв льнула к архангелу, чья близость позволяла ей понимать незнакомый язык, но даже без того разрывать объятия не хотелось — в них было тепло.

Эта запись оказалась повреждена, причём сильнее первой: если у той оказался смазан только конец, то представившаяся Арилой запиналась посреди фраз, временами замирала или становилась прозрачной; может быть, ослабли со временем чары, а может быть, виной тому была трещина, прошедшая по колонне. Тем не менее, запись рассказала нежданным гостям конгресса о том, что технология создания, считавшаяся совершенно безопасной, не оправдала ожиданий, и было принято решение уничтожить сотворённых големов, чтобы удержать от разрушения останки экосистемы планеты. Похоже, мыслящие создания начали мыслить в весьма альтернативном направлении и совершенно ожидаемо пришли к выводу, что единственные, от кого следует защищать мир — сами люди.
В чём-то, пожалуй, воительница их понимала. Творец то ли опять не стал слушать сыновей, когда лепил Адама и Еву, то ли у Него просто все проекты получались со странностями.
Следующая часть, уже с другим рассказчиком, вновь мужчиной, ожидаемо поведала о том, что магическое сообщество просит воздержаться от паники, что вся ситуация находится под пристальным и внимательным контролем… Об эвакуации… О двух павших городах… И оборвалась, оставив горьковатое ощущение недосказанности.
Эра интереса ради постучала по терминалу костяшками пальцев, но никакого эффекта не последовало. Похоже, им поведали всё, что могли.

Женщина вздохнула и, сильно опустив белоснежные крыла, откинулась назад, упираясь затылком в чужое плечо. Загадка происхождения каменных тварей решилась, но размах магии, позволившей смертным создать этих монстров, всё ещё не укладывался в голове. Сама бывшая големом, пусть и родом из Серебряного Града, жрица прекрасно представляла, насколько сложная и тонкая это работа. Её существование долгое время удерживала только ангельская кровь и множество заклятий, и то, это было не самым простым для мастера; трудно было представить, сколько силы требовалось вложить в эти булыжники.
— Итого, — тут валькирия, подняв одну руку, начала загибать пальцы, — у нас есть: история цивилизации людей, построенной на магии, которые научились создавать с помощью каких-то сфер мыслящих големов размахом в десяток среднего размера замков, тем самым поправ все законы творения, но в результате эти самые творцы были уничтожены собственными созданиями. И всё это было несколько тысячелетий назад в мире, которому даже трёх месяцев нет и который находится вне пределов мультивселенной Яхве. Я ничего не упустила?[NIC]Era[/NIC]

Судя по лицу валькирии, она прикидывала, не успела ли случайно сойти с ума и не спит ли до сих пор, потому что количество чудес уже начисто перестало укладываться в её картину мира. Если до этого она чувствовала удивление, то теперь просто перестала понимать, что происходит вокруг и какое отношение к этому имеет лично она. Павший ангел, впрочем, понимал, похоже, не больше жены.
— Спасибо, — произнесла Эра, медленно спускаясь по лестнице.
— Голосовой профиль подтверждён! — Тут же радостно откликнулась система.
Жрица пробормотала что-то себе под нос, но столь тихо, что разобрать было невозможно — похоже, делилась с окружающей действительностью счастьем от участия в очередном хронопарадоксе. Можно было подумать, предыдущего ей не хватило для того, чтобы проникнуться всей глубиной проблем своей жизни.
Когда Белиал сгрёб её в охапку, притянув к себе, жрица сделала какую-то невнятную попытку забраться под его крыло в надежде спрятаться от мира. Разум концепцию несвершившегося, но настоящего принимать отказывался, объяснения, откуда система знает их обоих, не было, понимания, что с этим всем делать, и подавно; с силой приложившись лбом о твёрдое мужское плечо, валькирия на несколько секунд замерла, тяжело дыша, а потом крепко обняла супруга.
Заставить себя успокоиться было очень сложно, но необходимо; чем бы это всё не было, в нём нужно было разобраться до конца.

Эра до невозможного хотела свой тихий и уютный мирок, в котором могла почувствовать себя в безопасности, обратно.

Система тем временем продолжала демонстрировать чудеса.
— Засекреченные от нас данные в нашем мире? Серьёзно? — Восхитилась женщина. — Дьявол, я думала, что я видела много восхитительного безумия, но это что-то совершенно новое в моей практике! Помощник, пожалуйста, ещё раз: изложи всю информацию по источнику, которая есть.
— Данные засек…
Раздражённо поведя плечом, она перебила:
— Открыть доступ и изложить информацию по источнику.
Пауза. Валькирия не была уверена, кем являлся голос, с которым она сейчас общалась: искусственным интеллектом, магической проекцией, записью чьего-то сознания или чем-то совершенно неожиданным, но подход в лоб явно заставил его засомневаться в том, что протоколы он выполняет должным образом.
— Нет прав.
— Выдать права, открыть доступ и изложить информацию, — иронично предложила Эра. — Это наш мир, и я хочу знать, что за чертовщина в нём происходит. Имею на это полное право.
Ещё одна пауза, на этот раз довольно продолжительная. Где-то в недрах здания искусственная нейронная сеть торопливо сравнивала профили, приказы и протоколы безопасности, пытаясь определить, что приоритетно — маркер о невыдаче или прямой приказ госпожи. В конце концов, победила всё же женская настойчивость.
— Доступ открыт. Повторно обрабатываю запрос, — наконец сообщил помощник. — Открыть закрытое хранилище?
— Открывай, — согласилась жрица, беря мужа за руку.
Цветовая гамма освещения вновь сменилась с голубоватого на зелёный. В глубинах пола лязгнули какие-то замки, и середина амфитеатра изящно сложилась вбок, открыв слегка озарённый огоньками путь вниз. Распахнув крылья, дева битв шагнула вниз, не став себя утруждать ожиданием возможности спуститься пешком.

Они парили, не опускаясь пол, расцвеченный магическими печатями, и смотрели на две огромные фигуры големов; только тускло отблёскивающие глаза показывали, что эти рукотворные чудовища всё ещё функционируют. Мистический свет делал их похожими на какие-то сказочные иллюстрации, наброски художника с хорошей, хоть и жутковатой фантазией.
— Источником энергии является могила сущности, которую архангел Агриил назвал Присутствующим, — сообщил меж тем приятный бесстрастный голос. — Находится здесь около пятидесяти тысяч…
Не став слушать дальше, Эра, тяжело ударив крыльями по воздуху, закрыла лицо руками. Кричать, плакать или смеяться от услышанного, она пока не осознала.[NIC]Era[/NIC]

Мягкое касание пальцев дьявола к её запястью заставило женщину отнять руки от лица и, тихо вздохнув, кивнуть, показывая, что всё в порядке. Возможно, мысль прилечь в обморок была не самой плохой, но обстановка не располагала: несмотря на то, что оставшиеся вечными стражами големы не были настроены к своим гостям агрессивно, оставаться в преддверии гробницы возможности не было. Агриил позаботился об этом как следует; даже взгляд госпожи тайн всех с трудом мог пробраться сквозь тонкие линии печатей, узоры и оккультные символы.
Как за спасительный якорь, ухватившись за руку мужа, Эра, посмотрев на двух каменных существ, внимательно следивших за ними, в последний раз, ударила тяжёлыми крыльями и взмыла вверх. Значит, где-то там, далеко впереди, в будущем, которого для них ещё не было и одновременно которое уже существовало в этой временно точке, павший ангел действительно смог убить Отца. Это знание было горьким на вкус; жрица не ощущала ни ликования, ни удовлетворения, только лишь бесконечную усталость, оставшуюся от прошлой ночи и теперь остро давившую на плечи.

Ей пришлось опереться на плечо супруга, опустившись на пол, и несколько секунд женщина попросту стояла, точно золотое изваяние, не шевелясь и даже не дыша, всматриваясь широко распахнутыми глазами куда-то в тёмное ничто. Ощущение ирреальности и лёгкий флёр безумия не желали её отпускать; всё казалось совершенно неправильным — петля времени смяла само понятие настоящего.
— Так вот почему "Silence", — неожиданно произнесла валькирия, потом, посмотрев на мужа, объяснила: — Знакомое слово в абсолютно чужом языке с другой семантикой очень странно. Можно было бы решить, что это просто совпадение, что одно на миллион, но ведь название проекта обычно дают значащее… А оно, на самом деле, просто не из этого мира.
Сначала она села на пол рядом с дьяволом, но спустя буквально пару минут, тряхнув головой, легла, свернувшись в маленький клубок и устроив голову у мужчины на коленях, потянулась, перехватывая тяжёлую руку, переплела их пальцы, едва уловимо обласкав бледную кожу архангела поцелуем. Отходить в благословенную темноту забвения жрица уже немного передумала, но воспринимать рассказанную бестелесным помощником историю в таком положении явно было безопаснее для психики.
Падать на пол от восторга бы не пришлось.

Система, надо признать, не подвела, распахнув перед ними такие бездны, что оставалось только молча внимать, потому что не существовало ни в одном языке слов, способных описать хоть тень переживаемых эмоций. Эра пару раз открывала рот, пытаясь что-то сказать, но потом тут же закрывала его обратно, способная сейчас разве что расхохотаться в голос абсолютно безумным смехом.
Издав высокий горловой звук, более напоминающий ястребиный крик, чем осмысленную речь, она вновь закрыла лицо обеими руками, но мир вокруг исчезать отказывался, даже когда она на него не смотрела, и приходилось смириться с тем, что всё услышанное и увиденное — реально. Что в их мире, которому не было и трёх месяцев, успела появиться могила Присутствующего, который в своей — бывшей своей, но всё же, — вселенной ещё жил, успели родиться и погибнуть несколько цивилизаций, успели произойти несколько глобальных катастроф, успела погибнуть и вновь восстановиться вся неразумная жизнь…
— Пожалуй, напиться до состояния полной невменяемости — хороший выбор, — ответила она, не делая никаких попыток шевелиться.
Так продолжалось то ли целую вечность, то ли десять минут, пока валькирия наконец не признала, что лежать прямо здесь бессмысленно. Кое-как поднявшись на ноги, она встряхнулась, точно некрупная, но очень сердитая пташка, протянула обе руки супругу, помогая ему встать.
— Пойдём отсюда, — попросила целительница почти жалобно. — Я сейчас окончательно свихнусь от всего услышанного, может, ветер меня отрезвит.

Не слишком, но всё же свежий воздух действительно помог. Белокрылым вихрем вырвавшись наружу, женщина практически мгновенно взмыла на высоту, окликнув супруга предложением её поймать; игра в салочки под белыми облаками заставила ненадолго отвлечься от осмысленного, и к голему, по-прежнему стоявшему у разрушенного города, Эра была уже почти в себе.
Насколько это было возможно.

Гигант неторопливо протянул руку им навстречу — он, кажется, видел две крылатые фигурки ещё когда они только опустились на площадь, и теперь просто ждал их с терпением, присущим горным вершинам. Жрица бесшумно опустилась на огромную каменную ладонь, босыми стопами ощущая тепло базальта, прогретого солнцем. Синевато отблёскивавшие глаза смотрели прямо на женщину, укутанную в туман; голем поднёс кисть к своему лицу, грубо вытесанному из какого-то светлого минерала.
— Мы… — Начала было валькирия, но он перебил её.
Низкий, глубокий голос, идущий словно из-под земли самой, гудел, как колокол после удара:
— Я знаю о вас. Камни всё помнят.
Она понимала его, как понимала вой ветра или грохот реки.
— В отличие от людей, — пробормотала жрица, оглядываясь на Агриила.[NIC]Era[/NIC]

Поблагодарив своего маунта ласковым касанием меж каменных ушей, женщина спустилась на землю, устало повела плечами, запахиваясь в огромные крылья, точно в пуховое одеяло, но спустя мгновение вновь сложила их за спиной, в несколько шагов нагнала павшего ангела. Место было изумительно красивым: белые стены, тонкие башни, изящные орнаменты ковки на замковой решётке; несмотря на усталость, что глушила краски мира, Эра улыбнулась, любуясь замыслом неизвестного ей архитектора.
Уединённое место, оплетенное тонкой сетью защитных чар — должно быть, давно уж исчезнувший хозяин этих земель не был особенно общителен и не жаждал видеть гостей. Даже сейчас, когда в мире не осталось никого, кроме каменных созданий, что исправляли ошибки смертных, здесь было удивительно спокойно; уходить не хотелось. Войдя в распахнутые ворота, дева битв прошлась по внутреннему двору, глянув мимолётом на фонтан, что всё ещё жил — колдовство не иссякло за прошедшие тысячелетия, и тихое журчание воды вплеталось в тишину органичной нотой природной музыки.
— Думаю, если мы не найдём кровать, то просто ляжем на полу, — устало улыбнулась валькирия, — после этих двух дней готова спать хоть на голых камнях, если честно.
Мягко ступая по лестнице, что вела к изящным высоким вратам, гостеприимно распахнувшимся навстречу, жрица вошла внутрь, в огромный холл, и на неё дохнуло запахом пустоты и древности, но не было мёртвого холода, что обычно встречал в опустевшем жилье. По стенам затухали огни защитных чар, которые мановением руки расплёл дьявол; искры танцевали на гобеленах, укрывавших стены, да под высоким потолком.

Внутреннее убранство было в хорошем состоянии. Вечность тронула его, украсила пылью и паутиной, но комнаты остались светлыми и просторными, кое-где сохранились в оконных проёмах витражи, уцелела и многая утварь. Волшебство, наложенное ушедшими в небытие владельцами, не позволило беспощадному времени и зелёным пальцам растений править здесь, и теперь замок с удивлением встречал живых.
Тронный зал и личные покои, гостевые комнаты и оружейная, трапезные; забыв на время о том, как раздавило их с супругом знание будущего, в котором сын всё же убил отца, Эра изучала чужой дом с кошачьим любопытством, заглядывая в укромные уголки; ей, быть может, даже хотелось увидеть, как здесь было прежде, когда цивилизация ещё не покинула этот мир.
Кем были те, кто когда-то, как она теперь, ходил по этим коридорам?

Спальня, расположенная в одной из башен, была очень большой, едва ли сильно уступая по размерам той, что умудрились разгромить младшие братья Белиала в аду. Камин, в котором ещё сохранились следы золы, давно был потушен, но несложно было представить, как шептало в нём пламя, пожирая поленья.
И стояла на небольшом, в одну ступень, возвышении кровать, что была не меньше восьми футов длиной. Коснувшись чуткими пальцами резной деревянной спинки, на котором, расправив крылья, вырезан был великолепный дракон, Эра негромко проговорила, растягивая гласные:
— "В Киеве на горах, да в ночь сию с вечера, одевали меня покровом чёрным на ложе тесовом, черпали мне сине вино, с горечью смешанное, сыпали мне пустыми колчанами жемчуг великий…" Если бы мы спорили, ты бы проиграл — эта пойдёт и тебе. Подновить придётся, но сам остов проживёт ещё вечность.

Вздохнув, она отошла к окну. Солнце медленно клонилось к горизонту.
Женский взгляд скользил по пейзажу, мазал по зелёной листве:
— Этот мир всё ещё потрясающе красив, но не думать о том, что мы… Услышали, невозможно. Наверное, потом это знание заставит нас двигаться дальше, но сейчас — оно оглушает. Несмотря на всё то, что Он делал.
Жрица повернулась лицом к супругу, позвала:
— Иди сюда.
По сознанию дьявола мазнуло теплотой: она была с ним, и он не был один. Не здесь.[NIC]Era[/NIC]

It's time to face what this love has done to me. ©

Она сделала лёгкий жест ладонью, и туман исчез, рассыпавшись в белёсые клочья под босыми стопами, истаяв, будто бы и не было его некогда. Эра осталась облачённой лишь в свои локоны. Белоснежная кожа в тусклых сумерках отливала закатным маревом, придавая жрице лёгкий, тревожащий налёт инфернальности, по её крыльям расплескав солнечный огонь.
Женщина согласно склонила голову:
— Он был твоим отцом, Агриил. Быть может, Он был и моим отцом тоже, этого мы можем даже никогда не узнать. Я понимаю, что ты чувствуешь, и я разделяю твои чувства. Ты — старший Его сын, вы были вдвоём посреди пустоты, когда не было ничего; быть может, Он не старался понять, что Он сотворил, но всё равно — это миллиарды лет, когда ближе вас никого не существовало. Такое нельзя просто отбросить и забыть.
Жрица не стала удерживать дьявола, когда он отстранился; малахитовые глаза, смотревшие на него с живым, чистым состраданием, видели боль, которую он старался закрыть и оставить лишь себе, не дав жене ощутить этот яд, однако вскоре мужчина вновь оказался рядом — должно быть, эта ноша оказалась слишком тяжёлой даже для него. Сильные руки, точно узловатые корни деревьев, вновь оплели женский стан, и её нежные ладони в ответ коснулись его лопаток, щекоча оперение, скользнули по позвонкам.
— Если ты будешь закрываться от меня, я ничем не смогу тебе помочь, — мягко произнесла дева битв, вставая на носочки, и горячее дыхание, пропахшее полынной горечью, как её рыжие длинные волосы, мазнуло по чужим губам, — пожалуйста, я прошу тебя — впусти. Вспомни, что я была сделана для тебя и только, что всё, что я могу — быть светом и вести на свет. Отдай мне своё горе, и я разделю его с тобой.

Узкие ладони мягко легли на чеканное лицо архангела, мешая отстраниться вновь; жрица провела большими пальцами по его острым скулам. Ей приходилось сильно запрокидывать голову, чтобы смотреть на него, а Эра всё искала что-то, отмечая, какие тяжёлые, густые тени залегли под его глазами, как резко, по-птичьи обозначились идеальные черты и как плотно сжаты губы. Яхве сделал много дурного; в общем-то, правильнее было бы сказать, что Яхве не сделал ничего хорошего за всё существование своего творения, но он всё равно был им Отцом.
Они, все братья, все Его сыновья, могущественные демиурги, любили Его — такова, наверное, была плата за их всесилие, дарованное Творцом.
— Я не знаю, почему так вышло, и я предпочту покуда не знать, что случилось и что должно будет случиться. Однако я не думаю, что Он уничтожил их… — Она помолчала, глядя на супруга глазами из чистого света, но теперь в них безмерным спокойствием мирового океана серебрилась чарующая луна. — Подумай о другом. Любовь имеет много форм, Агриил. Творец мучил всех вас немало времени, мечтая разрушить и уничтожить всё то, что сделали вы, но не думал ли ты о том, что себя Он мучил не меньше, загоняя в ловушку из злобы и бессмысленной ненависти? Существование в тысячи тысяч лет, в которых нет ничего светлого — пытка, хуже которой не придумать. Иногда смерть — это освобождение, а не наказание. Он лёг в мире, сотворённом из чистой любви, хотя мог оказаться в самой тёмной бездне ада, и на Его могиле давно распустились цветы, а сила Его дарует здесь жизнь. Грехов, что Он натворил в собственной вселенной, не счесть, и там Его сложно помянуть добрым словом, но здесь Он — гость, и здесь Ему дарован покой. Здесь о Нём никто не скажет зла, ибо некому, и никто не потревожит ни памяти, ни вечного сна. Здесь у Него нет надежды на возрождение, но захотел бы Он возвращаться из той тишины, в которой больше нет страха?

Тонкие пальцы вплелись в чёрные волосы павшего ангела; жрица, встретившись взглядом с серыми льдинами его глаз, улыбнулась. Сильные ладони супруга больно давили на плечи, но она не пыталась отстраниться, исподволь окутывая его собственным теплом и тишиной полнолунной ночи, как когда-то он исцелял её, бережно облачая в любовь и золото своих крыльев, собирая из вечного холода в живое. Пахло свежими травами.
Мягкий поцелуй тронул губы Агриила вслед за тем, как она целиком открылась ему, без всяких сомнений предлагая душу и разум, в котором вновь сейчас царила ночь над горным озером; валькирия более спрашивала, чем настаивала, но на кончиках её пальцев был огонь, яркий и горячий.
Живой, как она сама, и в нём чувствовался сладковатый отголосок боли, который не пел ещё, но распалял воображение, заставляя вслушиваться в касание и искать, не почудилось ли это обещание.[NIC]Era[/NIC]

Продолжением радуги в землю врознь по девятке кругов —
Ты уже не сможешь омыть руки, потому что ты в его лапах.
На твоих руках — его кровь. ©

Вдруг укутавшаяся в чёрные простыни кровать охотно приняла их в свои объятия; какое-то мгновение вглядывавшаяся в совершенное лицо супруга жрица чувствовала его восхитительную нежность, но затем он опрокинул её на спину, и тяжесть чужого тела вдавила в постель. Женщина вздрогнула, видя, как он потянулся к огню, который она обещала ему, но теперь ей уже некуда было отступать; тонкая девичья фигурка в лапах дракона — это тоже было правильно.
Они знали это — оба.
Белая, как мрамор под резцом мастера, нежная ладонь, коснулась сильных пальцев дьявола, сжавших женскую шею, и валькирия улыбнулась вдруг, глядя в его глаза провалами чистого сияния. Сквозь распахнутое настежь окно лился звёздный свет, а она ныне была не солнцем, но луной, тревожной и дикой, той, что зовёт к себе волков; рука Эры надавила вниз, сжимая его хватку на своём горле.

И мир взорвался, разлетелся в витражные осколки, уничтоженный взбесившейся тьмой, спущенной с поводка. Пережившая тысячи пыток и сотни смертей, с болью ходившая рука об руку, жрица рыдала и билась под павшим ангелом, с болезненного стона всё чаще срываясь в умоляющий крик, от каждой новой вспышки боясь сойти с ума.
Его восхитительный голос впивался в разум раскалёнными иглами, не слышать — и не слушаться, — было невозможно.
— Бери!
Гибкое тело от новой вспышки выгнулось дугой; она подалась навстречу, отчаянно прижимаясь к павшему ангелу, и всплеснувшие огромные крылья белоснежным покровом, платьем невесты расплескались по ложу.
— Вся твоя, — шёпот этот царапался на вкус, — всё твоё.
И это было правдой: плоть и кровь, душа и свет весь, что был в ней, разожжённый его дыханием, всё принадлежало ему.
"Сотворена для тебя только была…"

Она царапала его спину, оставляя длинные кровавые полосы от ногтей, что способны были разорвать плоть железа, она в физической боли пыталась выплеснуть страх, смертный тот ужас, в который ввергла её тьма, спутавшаяся с пустотой, но не могла. Бездна — вот чем он был, и жрица уже не стояла на краю, удерживаемая его рукой; она падала вниз, уподобившись комете. Как Белиал мог жить с тем, что видела Эра сейчас, она не знала, не могла даже знать — и не в силах была представить, лишь почувствовать.
И она чувствовала всей собой в том, как он брал, жадно и зло.
Темнота над горным озером расцветилась лёгким серебром на мелкой водной ряби, когда разошедшиеся облака показали слепой глаз луны. Ночь была её временем, властью тёмного и тайного, древнего, как само женское начало; она отдавалась ему целиком, бессильная перед властью Змея. От раздвоенного языка на шее оставались следы ожогов, и женщину колотила дрожь. В абсолют, в совершенство возведённая боль, перетекавшая одна в другую; вплетаясь светящимися нитями в его мрак, Эра всю эту отравленную горечь забирала себе — и задыхалась снова, но жестокая рука палача держала её в сознании.

И она горела в этой его темноте, горела, отдавая себя в жертву и дотла выжигая чужую боль, взамен оставляя свой живой огонь, она из бездны звала его за собой, маня чистейшим светом. Перепуганная бабочка колотилась меж ключиц, рассыпая искры.[NIC]Era[/NIC]

Впившиеся в шею, рядом с артерией, клыки прекратили агонию, перекручивавшую женское тело: у Эры просто не осталось больше сил сопротивляться, и она затихла в смертельных объятиях, чувствуя, как её захлёстывают чёрные кольца Змея. На ощупь его чешуя была твёрдой и гладкой, как полированный доспех, и отчего-то очень горячей.
По красивому лицу, обескровленному, белому, как лик луны самой, катились слёзы, влажно блестевшие в их общем, одном на двоих, свете, что дарила бабочка, зажатая в лапах Белиала, но плач этот был совершенно беззвучен.
Она — вся — была в его власти, отданная добровольно и навсегда потерявшаяся в чужой силе, а оттого и забрать то, что принадлежало ему, казалось невозможным. Бабочка, разгоревшаяся, точно вот-вот готовая вспыхнуть сверхновая, затихла, больше не колотясь в ладонях дьявола и только осыпая легчайшую золотую пыль.

Но он отпустил душу вновь, и женщина, остро вскрикнув, рванулась навстречу, силясь прижаться ещё теснее, чтобы не потерять ни мгновения этой сумасшедшей, отравляющей близости. Она утонула в его болезненной, на грани сумасшествия нежности, покорно отдавая всё то, что он желал взять себе, от силы своей до всей сути, и сияющие провалы её глазниц заглянули в вертикальный зрачок, надвое деливший багряную радужку. Дьявол был слеп сейчас, жрица понимала это отчётливо, но не всё можно было видеть глазами.
Тонкие чуткие руки ласкали совершенное тело павшего ангела, распаляя его всё больше и заставляя, как глотка воды в жаркий полдень, жаждать новых прикосновений. Исступление, смешанное с нежностью, полынной горечью оседало на губах; и когда жрица потянулась к нему не только душой, что вся и навечно принадлежала ему, но телом, срывая с губ поцелуй, долгий и жадный, в нём чудился металлический привкус. Её кровь, пролившаяся на чёрные когти и мягкую простынь, допьяна напоившая Змея своим вином, сияла, подобно звёздной пыли.

Валькирия застонала, слабо и очень тихо, вглядываясь в темноту ничто и ослепительные звёздные скопления творений, ярко выделявшихся в этой вечной пустоте. Сквозь него она могла видеть все вселенные и могла их познать, теперь принадлежала им так же, как принадлежала ему.
Это откровение выворачивало наизнанку.
До судороги сжав пальцы на длинных волосах мужа, она откинулась назад, царапаясь лопатками о постель, и закричала, утонув в бешеном водовороте сил и болезненного, слепящего наслаждения. Дьявол удерживал женщину в своих объятиях очень крепко, вновь не давая ей вырваться, и она металась в его руках, почти не в силах выдержать волну захлестнувшей её пряной боли. Чувства и ощущения, чужие желания, которые она переживала не менее остро, чем собственные, захлестнули с головой и швырнули в воды озера, подняв в тихой ложбине меж гор безумствующий шторм.
Но крик стих, перейдя сначала в стон, затем — в тишину, нарушаемую шорохом оперения. Боль не оборвалась, но смягчилась, теперь мягкая и почти ласковая, с отзвуком сладости.

Сжавшаяся в истерзанный крошечный комок, бессильная даже исцелить собственные раны и унять колотившую её дрожь, жрица спряталась под огромными крыльями дьявола, сквозь приоткрытые губы тяжело вдыхая воздух. Колотившееся в груди сердце будто готово было проломить рёбра изнутри, чтобы вырваться наружу и упасть в его ладонь, кровью брызнув из-под когтей; Эра коснулась кончиками пальцев лица супруга, вглядываясь в него с таким болезненным вниманием, словно искала там какой-то ответ, без которого не смогла бы жить.
— Не оставляй меня.[NIC]Era[/NIC]

Ласковые пальцы медленно скользили по лицу дьявола, чутко касаясь его лба, щёк, скул, летящими, неуловимо-сладкими движениями нежа его губы, а Эра любовалась супругом, вглядываясь в него вновь и вновь, точно в чёрное звёздное небо. Что жрица искала в бездне его зрачков, расширившихся до размеров вселенной, не сказала бы и она сама — ей просто нравилось смотреть на архангела, в совершенное лицо его, запоминая малейшие оттенки мимики, нравилось так же отчаянно, как ощущать его душу и тело всей собою. Как можно было жить без него, нецельной и пустой, она не представляла теперь вовсе. Миллиарды лет, проведённых во тьме, исчезли, растворились, а жить она начала только теперь, когда дьявол позволил ей гореть — когда движением крыльев раздул её огонь и когда взял его себе.
Без того, чтобы быть его, чтобы принадлежать, она никогда не стала бы целой.
Эра улыбнулась, вновь столкнувшись с мужем взглядом, чисто и безоглядно — это чувство общности, абсолютного единения, когда их по отдельности просто не существовало, связало их крепче любых цепей. Синие, синие, как морские воды, глаза, в которых можно было утонуть; она не могла вынырнуть из этой бездны, но валькирию более не пугали ни мрак, ни пустота. Солнце, луна и звёзды, чистейший и ослепительный свет; что ей было до той темноты, в которую она могла рухнуть, зная, что тяжёлая рука павшего ангела обязательно подхватит её вновь.
— Я так люблю тебя. — Она помолчала мгновение. — Без тебя не будет и меня.

Она вновь вплела тонкие пальцы в его волосы, потянула дьявола к себе, осторожно, но очень настойчиво, и этот бесконечный поцелуй длился целую вечность, вновь позволяя им ощутить мир друг через друга, услышать и понять его таким, каким никогда бы они не смогли в одиночестве. Раны, затянувшиеся от лёгкого касания Белиала, исчезли совсем, даже тонкие шрамы пропали, оставляя кожу белой и гладкой, но сладковатый привкус боли оставался на дне сознания, заставляя вспоминать и чувствовать безумие самой тёмной ночи, заново ощущать когти Змея на своём теле.
Сладко вздрогнув, жрица вмяла острые ногти в чужую шею, оставив вдавленные следы. Не боль, но воспоминание о ней — и новое обещание, такое же тёмное, как его сердце.

Ловко вывернувшись из стальных объятий, Эра оказалась сверху, устроилась на павшем ангеле, снова любуясь им, и в свете новых, едва рождённых звёзд её бесстыдно обнажённое тело казалось призрачным, совершенным силуэтом. Застывшая на месте укуса кровь оттеняла бледность лишь сильнее.
— Когда Хатор родила меня, — вдруг произнесла женщина, — она рассказывала мне про Змея, что жил когда-то в Эдемском саду, потому что меня отчего-то тянуло к нему, хотя бы к истории — хотя бы услышать, если невозможно было увидеть. Метатрон исходился злобой, когда я пыталась спросить у него, а мать — мать всегда говорила, что Змей был прекрасен, потому что на самом деле мир сложнее, чем абсолютное добро и зло. Но я никогда не думала, что прекрасен настолько.

Женщина, безмерно юная сейчас, повернула голову к окну, и в голос её нежной нотой вплелось восхищение:
— Ты слышишь? Соловьи поют... Но здесь же раньше не было птиц. Это ты сотворил их, да?[NIC]Era[/NIC]

В красивом остроскулом личике прорезалось замешательство напополам с неуверенностью. Она знала, что дьявол не ошибается, как не ошибался никогда, но поверить в причастность, в истинный вклад в творение мира было очень сложно,
— Но я ведь не умею и не могу уметь, — смущённо улыбнулась женщина, неловко повела белыми крыльями.
Впрочем, сейчас они, в неверном ночном свете, казались почти чёрными — слишком много крови впитали их мягкие перья, что теперь пахли металлом и жаром.

Ловким движением сбросив жену с себя, Белиал вдруг опять навис над ней, и Эра потянулась навстречу, пытаясь коснуться его губ — а павший ангел оказался невыносимо близко. Его поцелуй казался обещанием беды, и жрица заворожённо кивнула, вслушиваясь в каждый новый его жест.
Отточенные касания дьявола жгли, распаляя жрицу вновь, и она ощущала, как плавится разум, уступая место звериной жажде нового удовольствия. Он сводил её с ума, он делал это нарочно, показывая долгий миг падения в бездну — и вновь отстраняясь. В памяти валькирии звучал восхитительный, мучительный смех, навечно врезавшийся в неё в темноте Лимба, где они горели вместе, не в силах сгореть, и она тихо стонала, напряжённо внимая ласке.

Боль пришла внезапно, озарив темноту жаром; она не ждала удара, и теперь осознавала, каково на вкус было оказаться его жертвой. Чёрные зрачки в глазах женщины расширились, выдавая диковинную смесь страха с удовольствием; вздрогнув, она дёрнулась было, но дьявол держал её очень крепко, не давая вырваться. Женщина застонала громче, склоняя голову набок, будто бы пыталась уйти от его взгляда, но мгновением позже повернулась вновь. Не видеть его казалось невозможным.

Второй удар вырвал из горла Эры тихий, высокий крик, она заметалась по чёрной постели, тяжело и рвано дыша, и вновь упала, беспомощная в умелой хватке палача. В мыслях рассыпались осколки последних жалких попыток сохранять рассудок. Тягучая боль вплелась в сознание вновь, оплавляя мир и меняя его, всё лишнее отодвигая прочь. Весь мир сузился до его руки, сжимавшей запястья, и синих глаз, впившихся в лицо.
Эта боль была сладкой и пряной, как отвар приворотного зелья; алые следы горели огнём, и Эра вслушивалась в это опьяняющее чувство, на какое-то мгновение даже перестав дышать.

Послевкусие от его умелых касаний пьянило не меньше, чем сами качели от удовольствия до удара, но сильнее всего выворачивало и жгло ожидание, когда жрица не знала, что придёт следом — боль или ласка. И она вдруг осознала, остро и отчётливо, что злая страсть приносит ей не меньше наслаждения, чем звенящая нежность.
Было что-то безумное в этом сладостном предвкушении его новых прикосновений, в том, что жрица могла лишь внимать, полностью покорная его воле.
Он был ей хозяином, и сейчас она не принадлежала себе совершенно — только ему. Эта его власть, что скрывалась в следах от когтей и отпечатках ударов, — она была сладка, и она вплеталась в женскую податливую слабость. Владыка ада во всей его тёмной, совершенно звериной красоте, Белиал брал, что хотел, и она отчаянно жаждала дать ему всю себя.

Она чувствовала его удовлетворение, жестокое и злое, и оно отзывалось в ангельской Галатее где-то под сердцем, раскачивая её до полного безумия. Она наслаждалась болью, жадно приникая к этой отравленной воде, и сознание тонуло в тёмных водах разбуженной страсти. Не пожар покуда, но уже яростный костёр.
— Ещё, — прошептала Эра, запрокидывая голову, и на следах змеиных клыков на тонкой шее от резкого движения выступила кровь, сверкавшая звёздной пылью, — дайте мне ещё, messer.
Белоснежное тело на чёрном сукне манило к себе, точно чистый холст; дыхание женщины было тихим. В немыслимом напряжении она вслушивалась в шорох его отяжелевших крыл, страшась новой боли — и отчаянно, до крупной дрожи, колотившей тело, желая её.[NIC]Era[/NIC][STA]oui, mon maître[/STA][AVA]http://s5.uploads.ru/VLahI.jpg[/AVA]

I am your peace of mind
Confusing all your time.
I'm running through your veins, I am your pain. ©

Медные волосы рассыпались по чёрному сукну, и по ним бежали искры, что осыпались на пол и гасли. Глядя не столько на дьявола, сколько в него, в распахнутый разум, жрица видела его желание, жуткое и всепоглощающее, желание завладеть ей целиком, получив всю её себе, будто бы мало было ему души и тела. Вырываться более она не могла: растянутое тело было стиснуто плотной тканью и тисовым древом так сильно, что даже попытка пошевелиться отзывалась взрывом новой, тягучей боли, а затем в её беспомощность вновь приходил Белиал, уверенно касаясь тонкого тела.

Вдруг исчезли крылья, и обнажённые острые лопатки теперь царапались о грубую, плотную ткань простыни. Эра не была уверена, что сама позволила им пропасть, но это чувство беззащитности, что ворвалось в пульсирующее темнотой сознание, искажённое сладостной пыткой, так умело ласкавшей женское точёное тело, стало теперь ещё сильнее. Замирая на грани безумия и нервного срыва, жрица слушала чужое дыхание рядом, а дьявол собирал глухие, болезненные стоны, распаляя её злой лаской и выверенными, отточенными ударами.
Каждый новый заставлял её вздрагивать — и бессильно откидываться назад, потому что не было возможности пошевелиться; а затем вновь тянулось странное ожидание, в мгновения которого валькирия успевала пережить свою гибель и рождение, чтобы завершить их встречей с пьянившей болью.
Всё угасло, стало неважным, и все звёзды и смысл бытия сошлись на павшем ангеле, планомерно сводившем её с ума.

Пытаясь задушить рвущийся из горла крик, слабый и отчаянный, женщина закусывала свои губы, но это не помогало вовсе, и поцелуи, которыми супруг одарял её, склоняясь ближе и обдавая запахом жара, несли в себе привкус железа от её собственной крови. Он казался удивительно уместным теперь в яде Змея, от которого чернели вены под мраморной кожей; хриплое, тяжёлое дыхание валькирии становилось всё более прерывистым, словно бы она пыталась удержаться в сознании, но всё равно неминуемо уплывала во мрак — его мрак, расцвеченный багрянцем жгучей жажды. Следы её оставались на бархате кожи, раскрывались алыми бутонами ожогов, но они не делали жрицу менее прекрасной.

Боль накатывала волнами, сменяя покой и ощущение чужого тепла, она плескалась, укрывая бессильно лежавшую на кровати женщину собой, и жар сменялся мёртвым холодом космоса, чтобы затем вновь взорваться разбитым стеклом. Невозможно было дышать, но дьявол ослаблял хватку ровно настолько, чтобы его добыча не потеряла сознание.
Она закрыла глаза, запрокидывая голову назад, и не было видно, как вновь тронуты влагой тёмные ресницы, но павший ангел вскоре лишил её и этого, заставляя быть с ним — целиком, не давая отвлечься ни единой мыслью. Его властный голос проникал в самую душу, заставляя слушать и повиноваться, слепо и покорно; золотящийся взор смазано скользнул по совершенному лицу, но вряд ли Эра чётко видела его — мир казался размытым, хаотичным набором тусклых пятен, и только обжигающие касания, приносившие новую боль, были здесь настоящими, и только к ним и можно было стремиться всей собой.

Жрица глубоко вздохнула и на мгновение напрягла тонкие руки, бессильно скользнула ногтями по резной фигуре. Ничего, дракон даже не шевельнулся; ложе тесовое было крепко, как гранит. Шелестящий шёпот, похожий более на тихий отзвук ветра, вплёлся в дрожавшую от предвкушения нового крика тишину шёлковой лентой:
— Oui, messer.[NIC]Era[/NIC][STA]oui, mon maître[/STA][AVA]http://s5.uploads.ru/VLahI.jpg[/AVA]

Дыхание женщины становилось всё тише и глубже. Бледное лицо потеряло всякое выражение; она не закрывала глаз, но их обычно внимательный, звериный взгляд стал размытым, будто бы пустым, и легко было заметить, что Эра не понимает ничего из того, что видит. В расширенных зрачках можно было увидеть отражение всех миров. Каждое новое касание когтей добавляло вспышку в черноту, и они становились всё чаще, но мрак, следовавший за ними — всё темнее, и женщина не пыталась сопротивляться тому, как эти волны размывали её существо.
Она потеряла себя где-то между болью и безумным наслаждением, и ей не было до оставшегося за пределами её собственной крошечной реальности мира никакого дела. Эры не было, не существовало более, она рассыпалась в искры и слёзы, и всё, что осталось от жрицы — золотая бабочка, медленно порхавшая в ложбинке меж ключиц. Свет её крылышек тоже стал тише, и он едва заметно пульсировал в такт слабой, почти неуловимой дрожи хрупкого тела. С вырезанных на коже символов сочилась кровь, густая и тёмная, и она щедро лилась на кровать, красила руки палачу, что не останавливался — и не мог, должно быть, остановиться теперь.

Когда когти Змея вскрыли ей грудь, вечно метущееся сердце выпуская на свободу, женщина улыбнулась очень легко: боли она более не чувствовала и не осознавала, но в подступившей смерти таился вечный покой, и она упала в него за миг до того, как чешуйчатая лапа сжала бьющийся багряный комок. До отпечатков ногтей стиснутые в кулак пальцы узких ладоней расслабились, танцевавший на них золотой свет угас, прогорев дотла, а медные волосы, что прежде казались огнём, подёрнулись пылью.
Душа её, вместо того, чтобы отлететь прочь, слепо устремилась к архангелу, вновь, как тогда, в тёмной башне сошедших с ума карт, желая спрятаться от всех в нём.

Прошла вечность, уложившаяся в один вздох.

А затем — сознание вернулось, выплетенное из золота и чужой власти. Ожившее сердце колотилось, как бешеное, словно боялось вновь почувствовать, как его извлекают наружу — или страстно желая этого, свежий воздух жёг лёгкие при попытке вновь дышать. Так жрица не оживала никогда, и только близость павшего ангела удержала её на грани истерики.
Дрожа, точно лист на сильном ветру, задыхаясь от разом рухнувшего на неё мира и силы, что не была, что не могла быть её собственной, Эра закричала прямо в этот поцелуй, теперь отчаянно понимая, почему это первое, что делают дети, когда приходят в мир. В небе над белыми чертогами вспыхнула молния, а следом пришёл оглушительный раскат грома; гроза бушевала недолго, но с невиданной яростью, которой этот юный и древний мир никогда не видел прежде, и когда она утихла, а тучи разошлись, звёзды вспыхнули с новой силой, умытые дождём.
Неразличимый почти голос; женщина говорила точно сама с собой:
— Холодно. Каждый раз там так холодно.

Запрокинув голову, она смотрела на супруга, и в глазах её цвело расплавленное золото. Его восхитительный голос казался диковинной музыкой, и она отчётливо помнила, что эта мелодия не затихала, пока тьма не поглотила её сознание целиком, но смысл слов по-прежнему ускользал. Лишь чудовищным усилием, заставляя себя отвернуться от внутреннего, она смогла понять, о чём спрашивал дьявол — и почувствовать растерянность.
Это было даже не голодом, это было жизненной необходимостью, рядом с которой меркло осознание собственного плена — она желала быть с ним, желала быть его; она желала его самого, до сведённых скул, до нового крика, и желала того, что он мог дать ей.
Эра слабо дёрнула головой, не то кивнув, не то просто пытаясь отбросить локоны прочь с лица.
— Иди ко мне, — шёпотом позвала она, — ты мне очень нужен. Пожалуйста!

Послышался новый раскат грома.[NIC]Era[/NIC][STA]oui, mon maître[/STA][AVA]http://s5.uploads.ru/VLahI.jpg[/AVA]

See that sky, hear the call,
Dance on fire, fade and fall. ©

Она вновь была не готова к удару и вскрикнула, дёрнувшись в руках лучшего из палачей, но следом пришло касание, исполненное жажды, что обожгло и раскалённым свинцом сквозь кожу прошло до самого сердца, и крик Эры перешёл в тихий, исполненный сладостной муки стон. Умело и зло дьявол бил её, оставляя всё новые следы на тонком женском стане, и разжигал ласками, заставлявшими её в сильных руках плавиться воском церковных свечей, чтобы затем вновь швырнуть в омут топкой, манящей боли.
Боль, боль, боль, всюду боль — она стала её плотью и кровью, она была воздухом и водою, океаном целым, она звучала в воздухе хриплым дыханием Белиала и его низким, глухим стоном. Боль была восхитительно многогранна, жрица смаковала её, точно старое вино, ибо не хуже алкоголя она размывала границы возможного, освобождая её от ненужных страхов и сомнений. Ничего не могло уцелеть в этом пожаре пыток, странно свившихся с экстазом.

Мыслей не было, было только единственное желание — принадлежать ему, и оно, словно луч солнца, прошедший сквозь витраж в костёле, дробилось на мелкие осколки. Её собственное наслаждение, безумное и болезненное, сплеталось с тем, что она чувствовала в супруге своём и владыке; и женщина кричала, разделяя удовольствие с ним и примешивая к нем собственной страсти с отзвуком повиновения.
Сознание вновь поплыло, но в этот раз во тьме был дьявол — и его жар, дочиста выплавлявший холод, что изморозью затянул тёмные ресницы и кончики медных волос. Жестокость ныне далеко за гранью убийства приносила удовлетворение; смиряя жену и подчиняя её себе, дьявол давал ей то, без чего она не могла жить.

В какой-то миг этого танца на грани бездны она почувствовала, что может дышать — тело больше не держали путы, растягивая его на тёмном ложе. Бездумно подавшись навстречу супругу от его рывка, Эра ищуще, страшась того, что найдёт там, заглянула в синие глаза — и вновь утонула в них, потеряв остатки собственной воли; обвив ногами его пояс, она прижала павшего ангела к себе, так сильно, что он не смог бы отстраниться, заставляя врастать в тонкое женское тело. Ей не на что было опереться, кроме него самого. Мог ли он представить, насколько сейчас жрица нуждалась в нём, она не знала, но слепо, ведомая звериным чутьём, одними лишь чувствами, оставившая ненужный, бессмысленный сейчас разум, тянулась к его силе и жаждала утверждения его власти над ней. Ярость Белиала оплела её лозами дикого винограда, затянула хмелем, она была горькой на вкус и причиняла невыразимую боль, и одновременно она же возносила женщину выше неба самого, где она сама горела новой звездой.
— Messer...
Каждое новое его движение отдавалось внутри волной жара, дурманящего и выворачивавшего наизнанку, а боль оттого ощущалась ещё острее, одним предвкушением, ожиданием доводя до экстаза. В широко распахнутых глазах вновь поплыл зрачок, грозя уничтожить радужку целиком. Эра вновь рыдала в стальной хватке мужа, захлёбываясь собственным плачем, и слёзы катились по скулам и щекам, солью оседали на губах, но она по-прежнему не выдохнула ни единого слова мольбы. Она знала, что он заставит её — и ждала этого, и желала, и мечтала о том.
Пьяная страсть эта тоже была любовью.

Жрица запрокинула голову назад, и схлынувшие на тонкую спину волосы вновь бесстыдно обнажили тонкую шею, точно редкой драгоценностью, украшенной шрамом от змеиных клыков, и на эту отметину, клеймом расцветившую гладкий бархат, невозможно было не любоваться.
Глухой, надсадный крик Эры сам казался громом:
— Дай мне!
"Дай ещё..."
Огня и новой боли, что стирала всё. Она слышала чужой голод — и теперь желала его утолить.[NIC]Era[/NIC][STA]oui, mon maître[/STA][AVA]http://s5.uploads.ru/VLahI.jpg[/AVA]