Бежать, бежать вперед, быстрее, еще быстрее, и внезапно упасть в черную, страшную, бесконечную бездну, глотающую твой последний крик, исполненный ужаса...
Темнота. Долгая и тягучая темнота бессознания, лишающая всех чувств, словно глубокий сон, очищающая разум, заставляющая парить в небытие... Но вот в липкую мглу вклинивается чей-то голос:
— ... Кажется, живой..., позовите Ди, он приходит в себя... — звук  голоса удаляется, и его звучание отдается какой-то неразборчивостью, словно слова как-то изломаны, словно звучат непривычно. Еще бы, но очнувшийся еще не знает и половины цепочки неясных событий, забросивших его сюда, на кровать в каком-то...охотничьем домике?
Открыв глаза, можно увидеть потолок, под которым сушатся какие-то дикие и невиданные травы, висит пара каких-то диковинных побрякушек, явно выструганных из кости или очень крупных зубов — хищные  облики зверей, воплощенные в виде подобия нецек, вот щарится скалозубо пес, вот решительно устремлена вперед птичья фигура, а вот некое исчадие Ада на вид сжимает в лапах самоцвет, обрамленный костяным остовом. Перья, шнурки, даже пара  шкур попадает в поле зрения — знатно выделанные шкуры, обе рыжие, весьма пушистые, но ком  они принадлежат пока  остается загадкой, как  и тот факт, что они вообще  здесь есть.
Здесь пахнет солнцем, запах, который часто появляется в сухой и погожий летний день, однако, отдается на губах он чем-то очень пряным, вроде, кардамоном, и немного пылью, уличной, этот душный запах щекочет нос. Поворот головы и открываются стены: карты, потрепанные временем, ремешки, два ружья и еще обрез, причудливые изображения животных, словно аллегоричных — бесспорно изображения ручной работы, если приглядеться, то они сплетены из очень многих прорисованных фигурок животных, словно те составляют воедино причудливую мозаику, неподалеку на стене —  что-то вроде пары или даже  тройки портупей, и...бумеранги, расписные, деревянные и стальные, самые маленькие из них с ладонь, а самый большой под потолком размером не меньше полуметра.
Смутное ощущение чьего-то присутствия тревожит еще не до конца восстановившееся сознание. Слышно, как по деревянному полу удаляются шаги, громыхая тяжелой поступью. На прикроватной тумбочке бутылка  такой желанной сейчас холодной воды, рядом пиалка, несколько использованных стерильных повязок, явно послуживших средством  от чьего-то  перегрева, военная аптечка, именно военная, раскрытая — стало быть кому-то оказывали помощь...
Все  здесь немного скомкано в  пространстве, как-то нагромождено, словно это напичканное трофеями помещение, комната  для экспозиции каких-то экспонатов... Но с жилым помещением конкретно эту общность таких колоритных предметов  роднит пресловутая постель, на которой и лежит все еще слабый несчастный юноша, светловолосый и голубоглазый, изрядно потрепанный, о котором  толком  ничего и неизвестно, разве, что он чудом выжил: во время подобрали на полуденном пекле израненного и едва дышащего. Ни кто он, ни откуда  он узнать пока не удалось...
Отдаленные голоса, кажется, звук работающего дизель генератора, какая-то ощущаемая всем телом  духота, даже потрескивание слышится, которое  обычно издает перегретая на солнце крыша... Что это за место? И как он очутился в этом месте, ведь желал всего лишь побыстрее рвануть на  обед, и только и всего!
Через занавески, плотно зашторенные, все же пробиваются  лучики солнца, выхватывая из полумглы детали нехитрого быта пополам с каким-то трабальным безумием — в изголовье кровати. ровно над головой — крупная маска, щедро украшенная перьями, расписанная какими-то диковатыми узорами, что невольно подскочmшь на месте: обитель шамана? Очень похоже...
Слабость и ломота в теле не дадут загадочному юноше долго рассматривать здешнее убранство, периодически отзываясь еще и приступами головокружения, навязчивой тошноты и всеобъемлющего чувства жажды, словно тело выжато до нитки,и тогда-то руки потянутся к  бутылке с водой. Бесспорно — последствия теплого удара, перегрева, который чуть не стоил жизни бедолаги, да и ссадины на теле ноют, не добавляя приятных ощущений...
Душную тишину и полумрак помещения нарушит, пожалуй, странный шелест, очень напоминающий звук, когда проходишь через декоративную ширму, отделяющую два помещения  друг от друга. Так и есть, в доме открывается  дверь, и сразу же издает необычный звук загородка из мелких плоских ракушек при входе, они шуршат, отводимые в сторону чьей-то рукой, пропуская с улицы фигуру, вместе с  ней донося из вне волну жаркого воздуха и пыли.
— ...Жить будет, Ди, я тебе гарантирую. Ссадины, тепловой удар, переутомление... или что-то вроде... В общем, сейчас он уже оклемался... — и после этих слов со стороны входная  дверь плотно закрывается, оставляя страдальца наедине с фигурой, что стоит в дверях.
Если постараться сфокусировать все еще немного плывущее зрение, то без труда можно рассмотреть силуэт, а по мере  того, как таинственный гость начал двигаться в сторону падающих со стороны окна лучей света, стало понятно, что это на радость измученному пленнику кровати тоже человек.
Невысокий, но на удивление жилистый и крепкий мужчина, в изрядно подранных джинсах такой натуральной, очень грубой  джинсы, в тяжелых ботинках, буквально покрытых пылью, какая клубится  обычно на песчаниках, подпоясанный весьма массивным ремнем явно из кожи какой-то рептилии, закутанный в длинный шарф, что служит ему пыльником, и все бы ладно, да поперек его тела надета хитромудрая шлейка, на которой, словно на креплении, держится под различным углом более десятка различных бумерангов. Грудь, спина, бока, поясница, живот — словно в  иголках, будто в  бронежелете, в  импровизированной кольчуге из металлических галок, а за спиной, словно необычные крылья торчат и еще два  здоровенных бумеранга, определенно тяжелых, служащих скорее средством  борьбы за жизнь в условиях личной встречи с каким-то неведомым чудищем. Он разматывает потрепанный шарф — быть того не может! Огненно, полыхающие рыжим огнем, волосы, словно пожар в лесной чаще, очень цепкий и тяжелый взгляд глаз цвета  зеленого бутылочного стекла, легка измученный, есть в  нем легкая  для прочтения усталость и обреченность, а по всему телу его видимо здешнее щедрое солнце радостно рассыпало целую тьму веснушек, на вид ему за сорок... Сомнений быть не может — по всему антуражу да и по деталям внешности это никто иной, как Джордж "Диггер" Харкнесс, известный в далеком Централ Сити, как экзотичный Капитан Бумеранг — плохой парень, больше напоминающий очень умелого охотника, всегда  готовый с радостью и азартом доставить кучу неприятностей, насолить больно и неожиданно извращенными методами, а в целом — гуляка, травящий черные шуточки, острый на соображалку и язык, выпивоха и матершинник, любитель чтить законы братии Негодяев и обожатель прекрасных дам, гроза привычной манеры вести бой... как тут ошибиться-то!
Выбравшись из петли, наверное, не менее, чем двухметрового шарфа, он подходит еще на пару шагов ближе, достает с пояса военную фляжку, делает оттуда демонстративно пару  глотков — по еле ощутимому запаху яркой кислинки это чудодейственное средство от обезвоживания — вода с лимонным или лаймовым соком. И это взамен виски или бренди, которые он так любил?! Видно, условия здесь и впрямь не так просты, чтобы глотать из горла крепкий алкоголь, хотя, судя по климату, тут определенно своего рода курорт... для желающих свести себя в могилу. Но что это за место?
Ероша пятерней рыже волосы, он, наконец, делает глубокий вздох,и обращается к сидящему напротив себя...Барри Аллену, больше известному в самых узких кругах, как...Флэш?!
— Ну, с воскрешением, приятель..., — он не шутит: состояние молодого и крепкого мужчины, когда его случайно нашли, было более, чем удручающим, он даже успел обгореть на солнце — нежная светлая кожа не выдержала такого заряда ультрафиолета, так что при определенном сосредоточении можно понять, что и это доставляет ту самую омерзительную жгучую боль в некоторых частях тела. — ... Как тебя угораздило-то? — его манера  говорить, бесспорно, жесткий австралийский наборный сленг, первые секунды его разговора для неподготовленного уха просто равны коматозу — скорость речи высокая, все буквы "р" сильно грессируются, а половина слов непостижимым  образом сглатывается в послезвучиях, тем самым затрудняя и без того осложненное понимание сути сказанного. Однако, он достаточно... доброжелателен, странно для Бумеранга, привычного Флэшу, тот с первых же секунд начинал свои монологи с каких-то совершенно гадких слов и сравнений, а  тут...мистика какая-то. но никакой  ошибки — Джордж "Диггер" Харкнесс собственной персоной. Его жесты и его повадки, его манера  держать идеально-прямую спину, его грация хищного животного, его убийственный взгляд прямо в глаза, словно берущий на мушку, словно впечатывающий в стену, кричащий "Не тронь меня, не то будет тебе тридцать три несчастья". Его проклятая харизма, то, как меняется его слегка пугющая мимика, даже его пряный и резкий запах какой-то дурман-травы... ,но если все так, то, должно быть, Флэшу крупно не повезло оказаться столь беспомощным перед своим старым и очень неспокойным врагом.
На удивление же Харкнесс  лишь... протягивает ему флягу, словно сжалившись над ним, даже во взгляд его читалось сострадание...да, да, именно сострадание! Обычно эти чертовски-зеленые  глаза пылали шальным угаром или ненавистью, граничащей с припадком, но состраданием... никогда прежде. Бумеранг, ты  ли это и что с  тобой случилось?
Молчание, пауза, исполненная напряжения, под аккомпанемент потрескивающей  от солнечного жара крыши, они застыли — две вечные противоположности, где  обычно более сильная из них сейчас страдает непониманием и мучается  болью, а вечный ее противник любезно протягивает...руку помощи. Это другой человек, оставаясь самим собой. он каким-то непостижимым образом вывернут наизнанку, при этом сохраняя себе привычный облик: не всегда Негодяи летели в атаку на Флэша, иногда  они вставали на его защиту, рискуя и своими шкурами, но что их всегда  отличало — так  это удивительная сплоченность и командный дух совершенно некомандных бойцов. Что же выходит? Один из вечных оппонентов уверенно и без задней мысли встал на сторону непримиримого своего врага?! Харкнесс слишком  хитер, слишком умен, слишком извращен в методах достать до чертиков свою цель, неужели, ему пришел в  голову коварный план с овечьей шкурой?!
— Пей, не отравлено... тебе нужно восстановиться, ты потерял много жидкости, парень... — этот жест более, чем уверенный, он демонстративно потрясает фляжку и делает из нее еще  глоток, подтверждая свои слова  о том, что яда в пойле нет, — Вода и лаймовый сок, приятель. — у него прямой и очень уравновешенный взгляд, он совершенно уверен в своих словах, и в  том, что происходит, в  правильности своих действий.
Капитан Бумеранг всегда был не всем понятным созданием: он всегда  ходил по грани между неуравновешенностью и наплевательством в  адрес  этого мира, балансировал между собой-стремительным и собой-отстраненным, его психика всегда была  готова преподнести окружающим неожиданный фортель — смирно сидящий в особой камере или демонстрирующий прыть и ловкость, которые делали проблемой его сдерживание даже для команды профессионалов высокого уровня. У него всегда хватало козырей в запасе, всегда было несколько нестандартных решений для  любой пиковой ситуации, и сейчас с  трудом приходилось признать — он не такой,как обычно.
— ... Если ты решил остаться там и покончить жизнь самоубийством, то я  тебя  не обрадую: твоя смерть была  бы  более мучительной, чем ты мог бы себе вообразить... — он ставит флягу на прикроватную тумбочку, отступает в сторону окна, чтобы распахнуть занавески — ослепительный поток света бьет в помещение, но недолго, их снова задергивают, разогнав с той стороны  штор двух крупных бабочек, совершенно прекрасных, тропических, каких-то совершенно нереальных бабочек. — ... Я — Ди,  Джордж "Диггер" Харкнесс, — он и сам представляется, никаких обманов зрения или аудиовизуальных галлюцинаций — это действительно тот самый Джордж Харкнесс, — ...Можешь звать меня Бумеранг, здесь все меня так зовут... — он оборачивается через плечо, не скептически рассматривает его, но с долей недоверия, подогреваемого, скорее, молчанием своего нечаянного постояльца, — ...Слушай, парень, давай не будем играть в молчанку... Если бы  не мои бойцы, ты бы там преставился, а так, как я никогда тебя раньше здесь не видел, да и слишком ты  бледный, словно,солнца не видел, я предлагаю тебе рассказать о себе  хоть что-нибудь, идет? Есть будешь? — он это спросил так, между делом, подойдя к столу и вонзая уверенным жестом один заостренный бумеранг прямо в не очень большую, но очень сочную дыньку, определенно, это какой-то необычный сорт, непривычный, но по запаху это совершенно точно дыня.

Раз, два, три, четыре, пять выверенных и очень геометрически верных движений и дынька разрезана на  дольки, крупные и сочные, ароматные, и богатые влагой, которая так нужна в таком климате.
— Ты про что? Я тебя вижу впервые, тобой мои бойцы занимались, привезли сюда и сразу принялись за  твой почти фатальный перегрев... — и он правда увидел парня последним, все  это время  он шастал по округе, проверяя сторожки и изучая подходы к одному из бункеров, над которым природа и время поглумились знатным образом — все зависло растительностью, живых там  точно нет, но провиант остался, пригодится, как и патроны, ножи и прочая невероятно нужная для  жизни утварь. — ... а я  только что явился с разведки, на, тебе нужно поесть... — он любезно поднес ему тарелочку с дольками дыни, она удивительно сочна и красива — медово-желтая мякоть, в которой есть все, что нужно, чтобы в животе не поднялся ком после такого проишествия, в которое угодил Барри. — ...Барри, значит...? Ну, совсем ничего не помнишь? Как-то же ты попал на руины храма...? — надо сказать, что он и сейчас  говорит на местном диалекте, он и сейчас не перестал быть человеком с невероятно хищными чертами лица, диковатым, внушающим какой-то отрешенный животный ужас, но... возможно, он был таким и раньше, просто Барри никогда не знал его так близко, не знал, будучи Флэшем, разумеется. — Централ Сити...? А теперь намекни, в какой части света он находится...или находился...? — он берет  одну  дольку, и идет к карте: карта мира, как карта мира, только вот... поверх нее есть еще  одна, и  она чертовски отличается, вселяя ужас. Нет Северной Америки, часть Южной тоже затоплена, нет Европы, там, где был географически Сидней значатся... горы, и только мелкими крестиками отмечены какие  то города, на  одном из них — на Каррамберре — на вбитом гвоздике на  шнурке висит нательный крестик и какой-то амулет из акульего зуба и перьев, жирным крестом  отмечено какое-то место в Тасмании, не иначе, как  это то самое место, где  они сейчас находятся. — ... Ну, так... где это место хотя бы предположительно? — он очень ловко ориентируется по карте, показывает ему место, обозначенное красным маркером — тут его нашли, на руинах храма, бывшего, конечно, когда-то вполне себе целым.
Бумеранг, который встретил Флэша именно будучи в Централ Сити, не знает, где  он находится?! Это по меньшей мере  глупо, а  по большей — невозможно! На теле Харкнесса закреплена шлейка, на которой висят бумеранги на изготовке, а под ней можно легко рассмотреть на его спине татуировку — от лопатки и до лопатки бумеранг из завитков, вот оно — вечное напоминание, вечный  поворот вокруг самого себя в причудливом танце,как проклятая печать. Символично, символ этот не только всего, что возвращается, но и неба, свободы, крылатого ветра. Удивительно, что при такой раздвоенности себя  Харкнесс все еще способен держать одну  линию мировоззрения, но тот ли это Харкнесс?
— ... Судя по названию — Америка, скорее всего...Северная, но, знаешь, Северной Америки вот уже  как пятнадцать лет нет на карте мира... — он говорит это довольно спокойно, но подразумевает под этим то,что пятнадцать лет назад в мире произошло нечто, что перевернуло его. Апокалипсис? Не иначе! — ... Ты там когда-то жил? Да, на вид ты старше пятнадцати, значит, жил..., но тогда я  не понимаю, как ты  здесь очутился, Барри. — пожимает плечами, и позволяет себе  довольно сентиментальный жест, раз уж случайно обронил взгляд на покоящиеся на гвоздике крестик и амулет. Он поправляет их, делает  это очень бережно, с явным трепетом, крутит в пальцах, проводит тыльной стороной ладони по перьям, приглаживая их, но это секундная слабость, вызванная чем-то глубинным,и к  этому  он тоже возвращается каждый раз, раз за разом, подходя к карте, снова и снова он что-то воспоминает. — ... Мой полевой врач сказал, что они осматривали капканы в  районе руин, там и случайно нашли тебя, их привел к тебе здоровенный  гриф, который хотел тобой закусить... птицу  отогнали, тебя осмотрели — ты еле  дышал, явно зажарился на солнце и был ранен, тебя погрузили в  джип, привезли сюда... жить будешь, пара  дней и синяки совсем сойдут... Сделали тебе пять прививок и имуномодулирующее, на вакцине от малярии написано, что в первую ночь возможны кошмары так что...спать будешь под моим четким контролем, я сегодня  не пойду в  ночной  дозор... — все звучит из его уст так,словно здесь с кем-то ведут войну. С кем-то? с чем-то. Животные, хищники. — ...Кошмары — это мягко сказано, поверь мне, я  знаю, что говорю... — он пристально следит и за тем,чтобы парень ел, точнее, поглощал богатую глюкозой и влагой пищу.
А потом он бросает взгляд на термометр с барометром, что на окне: давление высокое, влажность минимальная, температура + 46 градусов по Цельсию. Качает  головой — засуха, она уже второй  год держится в  этих местах, дождь выпадал лишь однажды  за  два  года: шел сильный, но очень недолго, проклятый климат сбился еще  больше, чем есть, но жить здесь с самого начала  значит находится в каком-то подобии ада — неизвестные существа, высокие температуры, странный сленг...
Он бесцеремонно сдергивает с  него простыню, мочит ее хорошенько водой и снова накрывает его, не особо присматриваясь — чего он не видал. Это сделано для  того, чтобы сбить остатки плохого самочувствия. После он садится на край его кровати:
— ... Я не знаю, что тебе рассказать, если ты и впрямь не знаешь, откуда ты взялся, то...давай по порядку — ты меня спрашиваешь и я тебя  отвечаю, любые вопросы и мои честные ответы. — пока  он шел до кровати, он прихватил со стола бумеранг, железный, с острой кромкой из дамасской стали, он крутит его в руках словно четки, будто успокаивает себя таким  образом.
Странный  он человек. всегда был очень полярным, но... Флэш не знал его ни с какой стороны,кроме  той,с которой  он был чудовищем — с горящим взором в  бою, задыхающийся в  безумном экстазе битвы, это было его родной стихией, но... что было началом его, родной ему стихией  до того, как  он стал Капитаном Бумерангом. Он ведь им не родился. Надо же,на стене есть пара фотографий, женщина и мужчина, какой-то темноволосый мальчишка рядом с рыжим мальцом...
Надо сказать, что Капитан Бумеранг — Джордж Харкнесс — родился и вырос в  Австралии, в краю благодатном, но суровом, вероятно, отсюда у него такая хватка, такие уверенные жесты, Судьба к нему  не была милосердна — свои трудности, он жесткий и очень прямой человек, но при этом  он не лишен человечности, конкретно сейчас. Тот  ли это Диггер,которого ты  знал, Барри? Или это иной Бумеранг и все обманчиво и призрачно? Вот он, сидит, вертя в  руке заточенный,как  бритву, бумеранг, подкидывая его и ловя каждый раз идеально четко, обычный смертный, покрытый южным загаром и исцелованный солнцем, его поза спокойна, его жесты лишены  нервозности, он общителен и отрыт, и... совершенно иной при всем  этом, будто бы сам не свой,но такой простой и понятный,что даже страшно становится. Очень жилистый, на руках кое-где есть обработанные порезы или царапины, видно, что на себе носит немалый вес в виде  этой особой шлейки, которая  хитроумными ремнями крепится поперек его корпуса, при нем арсенал вещей, которыми легко расправится с парнем,  и при всем  этом  он сейчас  невыразимо человечный, совершенно умиротворенный, что никак  не может вязаться с теми словами, которые  он говорил о мире. Не его стиль? Возможно, все  то время, что Барри Аллен знал Капитана было временем, когда только  Флэш знал Капитана, как  ни странно, два  эти знания  никогда не расходдились, Флэш не был знаком с Джо Харкнессом, а Барри — с Бумерангом, звучит, как нелепица, но по сути своей  ни одна и ни вторая "часть" Барри-Флэша, а именно отдельно Барри и отдельно Флэш не знали отдельно Джорджа и отдельно Бумеранга, они знали друг друга целыми — быстрый и ироничный Флэш, расчетливый и злопамятный Бумеранг. И больше ничего. Ничего, что могло бы сейчас  обоим подсказать, как себя вести друг с  другом, впрочем, Харкнесс смирно сидит, по его позе нет намека на  то,что он готов броситься на юнца и удавить его даже, если сейчас  это не стало бы  для него проблемой — так, детская забава отрезать голову таким снарядом, какой  он вертит в руках. Но так много вопросов... Что за амулеты на гвоздике, вбитом в карту, что случилось пятнадцать лет  тому, где  он находится, как он сюда попал, отчего Бумеранг вдруг помогает ему?! Одни вопросы у Барри, поди,в  голове.
Между делом Джордж вынимает из кармана видно уже привычным жестом баночку,в которой что-то гремит, и протягивает парню, забирая  оттуда три таблетки — продолговатые фиолетовые твердые капсулы, помеченные как "Mg", стало быть — магний. Это бессловесный намек на  то,что это нужно выпить и на  то,  в каком количестве — три таблетки магния?! Три, серьезно?! Абсолютно серьезно,в аптечке в штатном режиме есть и витамины, поливитами он пьет по пять таблеток на день на свою небольшую массу в 76 килограмм и ...,может потому  он прекрасно выглядит? Чисто физически  он выглядит невероятно выносливым, внушает  ощущение, что без труда пройдет с десяток километров и не запыхается — сухой, очень поджарый, нет ничего лишнего, как  ни странно, он был таким и раньше, он охотник, он точно знал, что сила — это еще не все, ты  не сможешь бороться со зверем,что берет тебя измором, если не может заломать сразу коли у тебя нет выносливости. Слишком много новых аспектов  одного человека. Но есть в  нем что-то такое,что проскакивает машинально  и говорит Барри о том, что это все еще  тот самый  старый и недобрый Бумеранг: при нем есть сигареты, в его убранстве, а скорее всего это именно его место обитания, полно бумерангов, по которым он тащится, как моль по нафталину, он выглядит таким закрытым от мира, слишком самостоятельным, говоря как бы, что ему  никто не нужен, и в  таких условиях это даже правда — сам за себя постоит, сам себе раздобудет то, что ему будет нужно, он не поменял акцента и не изменил манере речи всех ауси (так себя австралийцы называют), даже на переговоры по рации умудряется рявкнуть, мол, и что мне делать, *банный в рот, вы, что, *лядь, не справитесь с одним буйволом без меня, в  глаз ему пулю и детский в рот компот, я , *блядь, за вами всеми бегать должен и давать указания ежесекундно?! О*уеть — не встать, пять взрослых доба*бов не могут решить, что сделать с нашим потенциальным обедом, я с вас ох*реваю, да *битесь вы в рот, господа-товарищи, я вас полгода натаскивал на всевозможные ситуации, а  они меня ищут — у них там, видите ли, сраный буйвол под жопой мешается! Вали его на *ер, у нас есть, где  хранит мясо — пригодится!
Бумеранг? И впрямь, его манера вести очень точный диалог о том, как он видит ситуацию — легко и просто разрулить, если нет больше вариантов. Как  это по-Бумеранговски. И при всем этом  Флэш никогда не  знал, что он — не мясник и не террорист, которому  главным  образом нужны  жертвы, нет, он доспускает жертвенность только в прямом смысле — если больше  никак, если это все, что можно сделать. Законы Негодяев? Да, правила, введенные  для всех, возможно этот Бумер никогда не  знал Негодяев, но каким-то образом его моральные правила  остались связанными с  ними.
Что? Серьезно? Буйвол, который где-то зашел на территории людей и проявил агрессию? Значит, у них настолько смежные с  животными территории и права, а  главное — варианты выжить, что такое стало возможным? мир сошел с ума или все перевернулось с  ног на голову?! Ах, да, это же  Австралия, — Земля, где все вверх тормашками, Land Down Under.
Неудивительно, что он пьет три таблетки в такую погоду и для поддержки своего состояния  на  должном  уровне, это — жизненно необходимо: когда весь организм теряет воду и микроэлементы...  А еще, видно, у него проблемы с  нервами — ведь магний применяется в терапии тревожных состояний, он стабилизирует нервную систему. Да и с такими выпадами...  А вообще, неудивительно, что у него проблемы с  нервами — кажется, этот мир настолько сильно поменялся, что выжить здесь — задача  трудная.
— Ну, так что? Давай первый вопрос, а потом я тебе расскажу, что к чему...ничего, пару  дней и втянешься, радуйся,что живой... — и правда, гриф мог выклевать ему  глаза,а солнце могло уничтожить его, высушив, как  листок. — Тебе сегодня нужно будет ожоги еще  обработать, так что морально готовься... — на удивление,у него нет ожогов,но есть стойкий хотя и еле уловимый запах гуавы, ее сок предотвращает ожоги на коже, и, верно, он знает  этот секрет, разумеется, пользуется  им, но это еще  один звоночек в пользу  того, что то-то глобальное произошло со всем, что Барри знал и любил, привычная картина мира сыпалась сейчас, словно мозайка, пазл, из которого выпадали кусочки, нарушая целостность его, его логику.
За окном разгулялся ветер, он поменял свое направление, на  этот звук Бумеранг тоже четко реагирует,как зверь резко поворачивая  голову: по его губам ползет улыбка, шальная и немного потусторонняя что ли, он посмеивается, возвещая, что, кажется, за два  года засухи впервые намечается...живительный ливень! Человек радуется  дождю? еще бы, тутошняя погода сгубила столько зверья и посевов, что и не выразить словами и вот, возможно, шанс на избавление, похоже, этот парень принес в  эти места удачу...ну, или вызвал, сам  того не ведая, какую-то массивную вспышку, которая пшатнула даже атмосферу. Если пойдет в ночь дождь, то Барри станет легче, поднимется прохлада, но обычно до начала ливня при такой перемене ветра по опыту Диггера проходит  до десяти часов.как раз, к ночи и польет, если бы — было бы  очень кстати. Ну,а пока  он ждет вопросов, он все так же вертит в пальцах бумеранг — его огромная страсть в этих вещах, он знает о них все, и даже  больше, наученный обращаться с  этим уникальным инструментом, он всегда был проблемой  для Флэша, а еще... он остается мастеровитым пользователем целого арсенала, судя по стенам, и это повод задуматься, что он не потерял своей сноровки или, будучи Бумерангом из Централ Сити, показал не весь свой потенциал,и тогда  это повод зауважать его. Охотник...ловец снов и зазевавшихся благ мира.
Но само это место не внушает оптимизма. Что это? Край  Земли после конца Света? возможно. Тасмания с ее неприветливой природой, люди, попавшие сюда...как? И что же все-таки произошло тиогда, много лет  тому? а вид Харкнессу все  тот же сорокет, стало быть он застал и какую-то иную жизнь? Но жил ли он здесь все время? судя по всему, он не выезжал за пределы Австралии, вероятно, в  этом не было необходимости, тогда  не удивительно, что он не знает о Централ Сити...и...о Флэше? Кто его знает!
Каты, ружья, бумеранги, охотничий  домик, маски на стенах, амулеты и травы — так вот он какой, Капитан Бумеранг, воистину, оправдывающий свое происхождение, родом из страны, где сплелись воедино пришлые и местные, мир, где европейцев удивляет все, а местных не удивишь ничем.  Переплетение вер, мировоззрение, ощущений,вкусов, запахов, цветов — край Земли, кажется, это здесь. И в середине всего этого хаоса, разнообразия стоит этот домик, а в центре всего — Барри, который  ничего не может понять или построить какую-то догадку, и Бумеранг — спокойный, живущий в  этом ...все время? К слову, на счет спиртного -здесь оно есть, вон стоит бутылка бренди, но, вероятно, алкоголь тут в малом приоритете: в такую погоду можно и сердце убить порцией спиртного регулярно.

— Оззи, Терри, Дензель, Энтони, Саманта и...еще около четырех тысяч человек, примерно... — он немного удивлен вопросу  об именах ибо у него тут огромный штат тех, кто входит в его прямое подчинение, что дает повод лишний раз задуматься, как обстоят дела в этой конкретной вариации...настоящего? Определенно. — Тебе всех поименно...или тебя интересуют какие-то конкретные люди?— он спрашивает не просто так, он рассчитывает, что парень с амнезией под вопросом может дать какую-то зацепку именами людей, возможно, они знают или знали одних и тех же  людей,и что-то все же можно будет прояснить.
Вопрос о храме все же дает Бумерангу понять, что парень в  очень затруднительном положении — он ничего не понимает, он не узнает одно из ключевых мест этого мира, он ведет себя так, словно он выпал из какой-то иной реальности, и Бумер крепко задумывается, но пока молчит  о своих домыслах, молчит тактично, и готов ответить на вопросы честно, от этого зависит психика и судьба  этого парня, не сказать, что Джордж проникся нежностью к нему, но... такие страдания было трудно не заметить, такие душевные терзания были заметны и без каких-либо глубоких анализов личности: его нервные жесты, его несвязанная речь, исполненная прострацией и непониманием, и  он не лгал — Бумеранг чуял ложь за мили, ощущал ее всем своим существом, мог отличить лжеца  от того, кто не помнил каких-то фактов, да и ложь здесь каралась жестоко.Слишком жестокий мир,чтобы  ложью затевать ненужные интрижки...
— Когда-то здесь был храм, точнее, изначально это был музей, сработанный в виде храма. сплетение культур здесь очень велико, это была  дань нашим трабальным новым корням... Потом, когда началась вся заваруха, комплекс серьезно пострадал, именно там, на руинах тебя и нашли, ты был без сознания, дышал очень прерывисто, по словам военврача у тебя был сильнейший перегрев, твое сердце работало на пределе, обезвоживание и солнечные  ожоги... неудивительно, что ты так обгорел — здесь без защиты  нельзя, солнце очень агрессивное стало за последние пять лет... — он указывает на карту пространно рукой, — ...Произошел...Конец Света, как в фильме "Послезавтра", знаешь, только страшнее... война мета-людей,которая разгорелась пятнадцать лет назад поставила весь мир перед ними словно шахматную доску, стравливавшее их правительство сперва свято верило, что контролирует ситуацию, но потом все оказалось не так радостно... разные мета-люди из разных стран находились в состоянии войны на стороне своих подзащитных территорий, а потом к тому, что они расшатывали земной шар присмотрелись сильные мира сего и поняли, видно, что все идет к одному итогу... В итоге случилось то,что случилось..., но даже  зная, что такой массивный катаклизм, спровоцированный почти обожествляемыми некогда героями, погубит полпланеты, правители многих стран приняли единственное верное по их мнению решение — не оповещать население, не ломать светлый  облик защитников и позволить людям умереть с верой в  то, что мир спасут, в  очередной раз... и героям они тоже предоставили возможность сгинуть, не предупреждая, и тех и других свидетелей  одним махом... — Барри не поверит своим ушам, это звучит просто невероятно, необъяснимо-жестоко, так, словно это уже было, конечно, ему знакома альтернативная версия, где война меж полубогами уже разрушила весь мир, который он знал. — ... Добрая часть героев все же пытались остановить это, когда поняли, но... правительство было к такому готово. Чтобы не выйти предателями, предотвратить, как им казалось, возможную анархию и хаос в массах после выяснения обстоятельств со слов мета-людей, которым народ верил немного больше в силу их бывших заслуг, армия в упор уничтожала сражавшихся теперь  уже за жизни людей героев, жестоко и беспощадно, выставляя их порушителями своих идеалов и ошалевшими от крови бунтарями на кануне глобальных потрясений...— обманутый и преданные герои? Правительство не всегда их чтило и любило — факт, но то, что говорил Диггер не укладывалось в рамки здравости, — ... Во многих странах правительство не организовало эвакуацию, никакую, люди просто встретили гибель, обманутыми и преданными, брошенными, часто видя, как погибают и те, кто пытался их спасти... измученные, погрязшие в проклятиях или оговоренные, представленные на растерзание — друг другу или тем явлениям, что поднялись из недр самой Земли против этой нелепой и навязанной войны, самой жестокой за всю историю этого мира...  — он пока остановил свой рассказ, и умолчал о своей роли в  этой заварушке, не любил он славы из-за дел, которые совершал лишь потому,что считал их правыми, —.. но некоторым удалось спастись в  разных странах, некоторым людям, мета-людей всех перебили, не оставили ни единого в живых, а кого не настигла карательная операция против прозревших, тот погиб, спасая невинные  жизни, Барри... Но есть справедливость — многие правители тоже сгинули в небытие, не рассчитав  ни сил, ни финала козней... Многие герои посмертно стали символами нового мира, для многих они стали новыми богами взамен тех, которые не даровали им спасения... — он смотрит на парня, поди, тот совсем сжался в ком от его рассказа, качая головой, — Все они пали в бою или без боя, чекисты сделали все, чтобы никто из людей со сверхспособностями не выжил, их убивали и делали это любой ценой, не жалея средств, били исподтишка и по-честному, снимали снайперами, авиацией, флотом, пехотой, кто был для этого достаточно неуязвим, того травили ядовитыми веществами или изничтожали, зная их слабые места... За пять лет до этих событий президенты стран заключили с героями официальные соглашения о том, что окажут поддержку, посильную помощь, а потом теми же танками, которые должны были помогать отстаивать людские жизни, палили по тем, кому обещали содействие... По этим соглашениям армии и комитетам представлялись данные, которые подписывали лично мета-люди, что-то вроде личных дел, где указывалось все  — вплоть до того, что уникумы предпочитали на  обед, на основе  этих данных работали и ученые...так  они точно знали, в какой момент кому и что лучше подсунуть, чтобы вывести их строя... по подлому, прямо в спину...
Он замолчал, зная, что эта жестокая информация не оставила бы равнодушным никого, вне зависимости от того был ли он участником  этот Ада или нет, это было просто невыносимо слушать — ложь, вероломство всегда были с правительством об руку, но те факты, которые  Бумер излагал даже его самого заставляли передернуть плечами. А так же  он пока решил умолчать о том, что он лично принимал участие в событиях, связанных со спасением Австралии, и что его образ, держащего в руках два перекрещенных бумеранга или чью-то голову есть на каждом флаге лагеря выживания в  этом немилосердном и жестоком крае.
— ... Ты  здесь не более, чем восемь часов, ни сутки и ни двое..., то, что ты помнишь Централ Сити и то, что его уже давным давно нет на карте... не вяжется, знаю, но... я почти уверен, что ты  не сумасшедший... — он видит, что факты противоречат друг другу, но он же видит, как Барри почти сходит с ума, и, отчего-то, Бумеранг склонен полагать, что это...какое-то нереальное стечение обстоятельств, некоторые катаклизмы повлекли за собой не меньше загадочных событий, которые наука  объяснить так и не смогла, но о том он пока промолчит. Он проследил взглядом его поход до карты, пристально изучил точку на карте, которую он указал, согласился с  ним на счет места расположения, выслушал то, что он помнил, и заключил: — Я услышал тебя, но помочь тебе  объяснить то, что с  тобой случилось я пока не могу... Ничего, что-нибудь должно дать нам зацепку... — Кольцо? Он и не  обратил внимания  ни на какое кольцо на его пальце, серьезно, не до того ему было, да и судя по всему ему не был знаком с  этим символом, значит, к восстанию мета-людей не имел никакого отношения, тогда каким образом он оказался в числе причастных к выжившим в Австралии? О, это уже совсем другая история...
Когда Барри решает еще раз донести до Джорджа свою правду, и демонстрирует ему значок, форму, тот придирчиво изучает все  это взглядом, и подтверждает, что не слепой, все видит,читать умеет, да еще на нескольких языках спокойно, и добавляет, что форма действительно такая имела место быть в обращении, все выглядело именно так, образец формы действующий, ну, был, на момент, когда в ней ходили, после всего, что случилось он не мог ручаться  о том, существовали ли иные вариации униформы полиции, тем паче в Штатах, которые просто... смыло к чертям собачьим.Слова парня на  ложь не походили совсем, да и за правду их никак нельзя было принять — ни логикой не понять, ни здравой  головой, оставался  лишь фантастический вариант с тем, что Барри — вояжор во времени, так, может, он и мета-человек в таком случае? Бумеранга осенила  эта мысль, он даже заметно насторожился, выпрямил спину, промолчал какое-то время,а  затем поднялся, покачавшись с пятки на мысок несколько раз,но промолчал, пока что промолчал, зато отозвался на вопрос о том, где они сейчас и кто его соратники:
— Ну, про материки скажу, что многие из них ушли глубоко под воду, от многих остались только шпили небоскребов, если верить спутниковым снимкам, да и большая часть спутников канула в лету незадолго после массивных перемен на планете... или их все же убрали, как и добрую часть тех, что вышли из строя, когда начался Судный День... А мы сейчас в Австралии, в Тасмании, если конкретнее, тут образовалась возвышенность после  подвижек... Ты в лагере спасшихся, здесь несколько тысяч человек и все они выжили во время последнего часа, их удалось вывести в обход кордонам армии и разгулу стихии... — вывести, эвакуировать, спасти бесценные жизни, когда не было надежды, и увести их в  эти дикие, но живые края, лучше  жить здесь, чем умереть под натиском стихии или сил армии. — Тебе вкололи вакцину  от малярии, лихорадки Западного Нила, гриппа, сделали прививку  от бешенства и энцефалита... плюс укололи ударную дозу витаминов и имуностимулирующее средство, чтобы ты быстрее восстановился... Прививка  от малярии вызывает такой побочный эффект,это описано в медицинской литературе и в инструкции к препарату, можешь почитать, инструкция здесь же... — он показывает ему все ампулы, шприцы, которыми его кололи, все, чтобы  он знал, чем его обработали, ампулы все с датами и маркировками, военврач у него работает четко, за то, что с Барри будет по меньшей мере все в порядке сам Диггер совершенно спокоен, и это видно — он не лукавит, не юлит и не запинается при ответе на вопросы. Все  точно, по полочкам.
Смотри-ка, а  парень — ходячий барометр, и Диггер улыбается еще  шире — дождя  здесь не шло уже пару лет, не самая  долгая засуха, конечно, но для  людей это чрезвычайно непростое испытание. То, что давление резко упало Диггер и сам прочувствовал, в висках застучало. Надо же, неужели природа смилостивилась? А может, все же, этот несчастный парень так или иначе причастен к  тому, что на  эти земли выпадет дождь? Да какая разница, на улице уже слышны крики, мол, Ди, смотри, ливень намечается, радость-то какая! А он как птица, что следит за своими птенцами, чутко реагирует на каждый возглас со стороны улицы, ухмыляется, будто масляный кот — еще бы ни радость — и озера нальются, и почва станет плодородной,и хищники дичать с  голоду прекратят... жизнь почти прекрасна!
Надо сказать, что он выглядит, как вожак стаи, и ведет себя соответственно, но сквозит в нем что-то такое обреченно-пьянящее, во всем его облике — стать и свобода, воля и мужество, незыблемая сила, невероятная тяга остаться в живых. И вместе с тем на  нем тенью незримая, но ощутимая тоска, больная память, словно он все что-то никак  не искупит перед собой, живя с этим — это лишь ощущение, но оно почти как привкус: таких называют узниками совести, они сами себе и судьи и прокуроры, и адвокаты и свидетели. Тяжелая тень осознания на плечах словно крылья — "И время покажет, — всех из нас когда-нибудь депортируют туда, где нам будет лучше, чтобы нас неумолимо тянуло вернуться туда, где нам было лучше..."
— Буря...? Нет, буря там, у побережья, а сюда дойдет лишь безветрие, гром, молнии, черные тучи и дождь стеной... — усмехается, да, дождь, который будет шелестеть по крышам, листьям, сухой земле, он будет лить и лить, сбив ночную духоту,к которой, правда, здешние совершенно привыкли, и после ночи с первыми лучами солнца они не узнают свою полупустыню — здесь расцветут за ночь цветы, нальются ручьи и канавы с водой, и разнесется по округе сладкий запах медовых цветов: все  оживет, все  оживут, словно бы с пробуждением природы появится надежда на то, что мир этот все так же прекрасен, не смотря ни на что. Этот райский край станет приветливее, он распуститься радостью и красками, подарит забвение измученным душам, словно примет их в утопию на Земле, обнимет листвой, одарит венками из местных цветов, напомнит, что значит чувствовать жизнь после  долгого мертвого сна, вызовет сладкую истому до дрожи в кончиках пальцев, укутает вечерней прохладой и убаюкает полуночными трелями восставших из небытия тропических птиц под бледными лунным светом. И захочется вздохнуть полной грудью свежий воздух, и появятся силы идти дальше, станет немного легче... он точно это знает. Дышать, все еще дышать, все еще быть живыми...
— Если ты боишься гроз, то мне действительно есть смысл дежурить у твоей постели... Тяжелая ночь? Да брось, я переживал в своей  жизни множество страшных ночей, не сахарный... — он не понимает, конечно, страха Барри, не знает его природы, но тем не менее выказывает полную уверенность в том,что постарается скрасить его страхи своим присутствием, — Кстати, тебя бы по хорошему, конечно, переодеть... дай-ка я возьму твою форму, там есть ярлычки... Сегодня ты еще слаб, и в грядущую грозу снаряжаться в путь бессмысленно, а завтра утром, по прохладе возьму внедорожник и съездим в одно хранилище, в часе  отсюда, там, кажется, была какая-то форма...все равно нужно взамен утраченной, а пока подберем тебе комуфляж, будешь отдыхать в теньке, обмазанный сметаной... Правда, я не знаю даже, как ты тут очутился, не то, что бы я знал, как вернуть тебя туда, где твой Централ Сити цел и невредим...— посмеивается, чтобы его как-то приободрить, конечно же, видя все его душевные мучения  от ситуации, в которую он попал,и которая, по меньшей мере, выглядит сказочной по отношению к здравому рассудку и твердой памяти. И все же, кто он — вояжор во времени или человек с фантомными воспоминаниями, где тогда  он болтался все  это время, если он помнит свое прошлое, но не может даже предположить, каким образом  он пропустил целые пятнадцать лет своей  жизни, и опять же не вяжется: пятнадцать лет назад ему было, может, лет десять-двеннадцать, а  то и меньше, тогда  откуда у него полицейская форма и значок? А если он помнит все подробности вчерашнего дня и Централ Сити при этом нет на карте мира уже пятнадцать лет...он прилетел из прошлого? Но как ему это удалось — вот загадка... Мета-человек...? возможно, но... тогда почему он чуть не погиб, просто едва не поджарившись на солнце? Много вопросов, много поводов пораскинуть мозгами, подумать на  досуге, покумекать, а пока  нужно привести парня в чувство, может быть, он — последний выживший  не такой, как все, возможно, он помнит что-то еще и ему просто нужен толковый гипнотизер? А, возможно, что он не помнит ничего, и все эти воспоминания...плод его шокового состояния, галлюцинации, перекошенная  от стресса психика? Опять же, слишком много вопросов. И если он из прошлого или какой-то параллельной версии реальности, то он...может попасть обратно? И тогда у него есть еще какая-то миссия, о которой он еще не подозревает? Вопросы, вопросы, вопросы...
Впрочем, Диггер не унывает, парню нужно прийти в себя, только и всего, оклематься, перебороть шок, привести в порядок свои мысли и свое тело, и все будет хорошо. По крайней мере лучше, чем сейчас. Он отходит к двери, громко свистит, говорит, мол, приведите Чуму, тут нужно заняться парнем, и возвращается, проходясь по дому  до холодильника, достает лайм и достает бутылку с водой, разрезает сочный цитрус пополам, сцеживая сок в бутылку, болтает и оставляет Барри на тумбочке взамен той, которую он уже и высосал до дна. Да и фляжечку свою забирает обратно, проделывая  тот же  ритуал.
— Лално..., сейчас с тобой еще поколдует врач и пара очаровательных медсестричек, так что держи себя в руках и будь умницей, потом, к вечеру, когда попрохладнеет, выйдешь, подышишь воздухом, я тебе  здесь все покажу... — — он ухмыляется ему, салютует "от виска", как летчики, тот самый жест, который так часто повторяет тот, уже  знакомый Капитан Бумеранг, и выходит, сдвигая ширму из мелких ракушек на дверях, там  же встречается с идущим ему на смену врачом, двухметровым типом, который уверяет его, что с несчастным все будет в полным порядке, и с двумя его очаровательными ассистентками — вероятно, эти фигуристые брюнетки и есть те самые очаровательные медсестрички, который в том числе займутся ясноглазым очаровашкой — о, да, именно так Диггер в шутку его представляет, дескать, девочки, не шалите, гость и так в некотором пессимизме пребывает от наших мест, будьте хорошими девочками и не бередите парня. Те посмеиваются, впрочем, рыжий знойный команданте их воодушевляет куда больше, да и держится он с ними подобно хищнику, гордо, властно и в то же время шально им улыбается, даже сладко и откровенно заигрывает, что вполне ожидаемо от Бумеранга — прекрасные девы — его слабость. И тем  не менее, он оставляет Барри в компании опытных специалистов — они обработают ожоги, сделают перевязки, где нужно и на одну из ран наложат пару швов. Обходительные красотки, жгучие брюнетки в коротких шортиках и коротеньких топах, с аппетитными формами, покрытые бронзовым загаром, с медицинскими ящиками, лукаво щурящиеся, поглаживая его по светлым волосам с долей материнской заботы:
— Спокойнее, милашка, закрывай свои глазки, глубокий вдох и... сейчас мы будем отдыхать... —  в остальном дадут вдохнуть легкий наркоз, поставят капельницу с глюкозой и уложат подремать, чтобы  он переждал жару. покоясь в сладкой дреме. О его физическом состоянии врач позаботится, но о его душевных ранах заботиться уже придется компании выживших, которая обретается в этом лагере, где всем управляет рыжий и харизматичный Диггер Харкнесс. К слову, люди встретили парня с переживанием, его привезли слабого, он казался им очень измученным и за его судьбу пеклись тут все вместе, но каждый по-своему, а потому люди ждали вестей  от Джорджа, и он им их принес — парень в порядке, оклемается и поживет  здесь, но откуда  он взялся — умолчал, он не знал, что ответить самому себе, а не  то,что людям вокруг. Хотя звучали мысли о том,что это может быть кто-то из выживших мета-людей, тем  более ему нужно сохранить жизнь, кто знает, может быть те, кто боролись с героями еще где-то остались,и не факт,что они не будут охотиться за  ним, ведь не исключено, что он пострадал именно во время  охоты на него. Диггер,впрочем, эту точку зрения не разделял, выслушав Барри, но сохранил в секрете все,что услышал и увидел в пределах своего дома, не считая нужным выносить это на  обозрение, пока что.
Вот и вечер понемногу вступает в свои права и дальние раскаты  грома все слышнее  здесь, почти в центре Тасмании, довольно далеко от берега,и это место... оживает. Темнеет тут не так рано, но все же темень понемногу наползает с краев неба, словно окружает закат, чтобы проглотить алеющее солнце, клонящееся за  горизонт. Закат кроваво-алый, невыразимо пугающий, заливающий цветом кармина все, до чего только может дотянуться: деревья утопают в нем, скальные выступы, трава полыхает этим горючим цветом, и оттого кажется, будто это — конец, вот и все, раненое солнце растворяется по кромке ночной темноты, угасает, уступает вельветово-синей ночи свои права. И с этим временем на свет выходят хищники, они выходят на охоту, а люди, наоборот, инстинктивно скапливаются в одном месте, сидят у  огромных костров, под белыми глазами фонарей, нанизанных на высокие ветви деревьев, словно бы знают, что с приходом тьмы их свободы на дикой земле ограничиваются. Но люди эти научились не чувствовать вместе страха, тут, кажется, всем плевать, что каждый день, как последний — сидят все вместе, сбившись в кучки, смеются. что-то обсуждают, так  обычно ведут себя  жители поселков городского типа: по вечерам  они гуляют по территории, нежась в вечерней прохладе, обсуждают последние новости и делятся переживаниями, люди...они остаются  людьми, обычными смертными, но очень волевыми, их желание жить не сломили ни смерти, ни лишения, ни горечь и боль от пережитого, удивительные  они,эти люди.
Диггер же не появлялся в доме, чтобы не разбудить мирно спящего парнишку,он лишь заглядывал, чтобы убедиться, что тот спит, дышит, что спокоен. И правда, сон от препаратов глубокий и пустой, то, что нужно, чтобы поскорее восстановить пострадавшего душевно, усмирить в нем страхи, горести... Хотя, конечно же, Ди понимал, что такое попасть в среду, где ты чужой, где все твои мысли только о доме, который ты...потерял. И не надо о нем беспокоиться, вот он сидит в компании своих соратников, а еще приятную беседу ему обеспечивают щебечущие подле девицы — такие разные, смеются, легко и непринужденно красуясь перед мужчинами,еще бы, распушили хвостики и очень надеятся на внимание, как самые  обычные девушки с самыми обычными мужчинами, все, как всегда, люди не меняются, они лишь подстраиваются под обстоятельства. А рыжая гроза местных зарослей сидит и наслаждается каким-то экзотическим фруктом, непрестанно рассматривая небо — там тучки, сям тучки, надо же, похоже, и впрямь натянет грозу, ведь раскаты грома все слышнее, да и молния пару раз сверкнула. Молния — чистое электричество, непокорная стихия, вселяющая первобытный ужас, проскользнула по всему, кажется, небу,и отдалась впервые за весь вечер таким раскатистым ударом, словно разорвала ткань бытия! Вуо-хо-хо! вот это по-настоящему радует здесь всех, хоть сперва они и притихают, словно птицы в большом кусте, мимо которого проследовал кот. И Диггер поднимается, всматриваясь вверх, тянет носом воздух — пахнет морем, солоноватым свежим ветром, как большая хищная птица он напряженно ждет очередного такого же раската — о, да! Быть грозе, которую пригонит с моря!

Бумеранг старался выцепить слухом знакомые имена, видя, как его рассказ разбередил парню душу, он старался смыгчить углы, отвечая на его вопросы, но не лгать ему:
— Супермен пал одним из последних, на нем применили криптонитовый заряд, когда  он освобождал Бруклинский мост для возможности машин вырваться из осажденного армией города, Зеленый Фонарь был убить прицельно, атакованный пятьюдесятью самолетами в небе над Мексикой, Бэтмен и его команда вероломно были отравлены высокотоксичными веществами, когда их под предлогом спасения людей заманили в канализационные лабиринты, Аквамен и Амазонка были умервщлены, предварительно измотанные спасательной операцией, преднамеренно, конечно же, Марсианский охотник атакован правительственными менталами, используя его слабость перед огнем, после убит самым заурядным способом — болтом в голову. Киборг пал первым, стараясь перехватить правительственные переговоры... это — официальные данные, поверь мне, но о них широким массам не распространялись, это стало информацией  для народа  только со слов спасшихся и связистов, которые смогли урвать кое-что со спутников, пока те не вышли из строя... — он покачал головой, и продолжил еще более тихо, чем говорил под конец первой реплики, — Среди тех, кто предводил именно сопротивление, я говорю о людях из самопальной организации "Сволочи", тоже были тяжелые потери... Трикстер пропал без вести, руководя эвакуацией в Париже, Крысолов был убит акустическим оружием под Берлином, Тепловая Волна ушел от тяжелых ранений в Греции, в военном госпитале, Погодный волшебник был атакован ПВО в небе над Африкой, куда его заманили на спасение группы  людей, Топ погиб под Варшавой, отводя удар на себя, а Магистр зеркал был убит, когда руководил операцией по спасению в Норвегии, после его гибели зеркальный портал закрылся, похоронив внутри себя тысячи людей... — и тут его голос  дрогнул, непозволительная слабость, и все же, — Капитан Холод погиб, атакуя армейские подразделения на вездеходах в Сибири, когда тем был дан отдан приказ расстреливать мирное население, пытающееся прорваться, чтобы спастись в тайге...—  чувствуется, как все внутри него сжимается, как его память безжалостно скручивает его по рукам и ногам бессильной ненавистью и горючей  болью, он рвано поднимается, выуживая из-под шарфа цепочку, что надета на его шее, страдальчески всматривается в два перстня-печатки, что покоятся на ней словно нательные крестики. Не нужно объяснять, какие горючие чувства сейчас он переживает внутри себя, это видно по тому, как он борется с собой, сглатывая ком в глотке, такой горький и тяжелый, как заводит на секунду  глаза в потолок, чтобы было легче унять в  них очень характерную резь, а потом садится, делает глубокий вдох и продолжает, — ...Посмертно людьми и они приставлены к наградам, которые они никогда не получат. Они назвали себя Сволочами потому, что чаще всего именно так их называли правительственные кознеплеты, эти люди выступили с  официальными обвинениями в  адрес лидеров стран еще до обвинения мета-людей, которых правительство максимально держало в неведении  и без доступа к архивам, снимкам..., после недолгой попытки опровергнуть представленные  ими весомые  доказательства, кто-то из делегатов  от стран выкикнул что-то вроде...а, да, "Запихните себе свои домыслы в одно место, мы не  обязаны выслушивать здесь каких-то отщепенцев, в прошлом занимавшихся благородными научными изысканиями или замораживали трупы... Вы подрываете мировой порядок, у вас нет никаких конкретных доказательств кроме представленной сфабрикованной информации, тем сволочам, кто занимается подобной провокацией, нужно повесить статью или две, чтобы впредь думали, идти ли им с  обвинениями в адрес мировых лидеров"... С тех пор Сволочи попали под удар, их пытались достать любыми средствами,и в  итоге — получилось... Леонард Снарт был предводителем организации и успел передать некоторые сведения, которые...хах, впрочем, после конца Света кому  они на  х*р нужны... — секундная слабость в которой он снова порывисто поднимается, бесцельно шарохаясь по дому, не зная в эти секунды  ни как себя унять, ни как себя сдержать в руках — вероятно, это особый человек и для сопротивления, и для него самого. Чтобы себя успокоить он делает пару глотков холодной воды, и надежно прячет под удавку шарфа свою маленькую трагедию, воплощенную в этих перстнях, тяжелых, но вместе с  тем  достаточно исполненных красоты и символизма — это его личное, то, что он не показывает и к чему никого не допускает. А сведения все еще у него, карты, бумаги, вскрытые переписки на электронных носителях, координаты спутников, модели техники, задействованной в  уничтожении этого мира..., но кому какая разница теперь, когда все кончено?!
Были герои — стали трупы, были Негодяи — стали Сволочи, были борцами за  жизни — пали поруганными, были антигероями — стали лидерами освобождения: как все переменчиво, как глубоко и трепетно человек, который известен Барри, как конченный гад, переживает потерю людей, с которыми... да, именно, с которыми вместе вел войну против массового террора и обмана! Тогда неудивительно, откуда он все это знает, значит, он был там, на съезде, где в составе Сволочей излагал то, что им известны хитроумные планы? Как пить дать, и если он так сопереживает Сволочам, то он — один из них и по сей день, выживший? Возможно... Флаги в лагерях всегда подняты, по всей Земле, где  только осталась жизнь, и на  этом континенте они изображают то перехлест шарфа, то скрещенные бумеранги, как символ — облик, переданный присущими ему деталями, но это Барри поймет уже позже.
— Глупо, жестоко...амбиции и вседозволенность, безнаказанность и собственные низменные  интересы, которые стали выше жизней тысяч людей... —  он подтверждает его слова, четко и довольно холодно, обыденное горе, то, что кому-то бойня из области фантастики, то ему — его прошлое, славно и бесславное  одновременно. — ...война — не между  людьми, война — в головах, как зараза... Твой мир? полагаю, там все  отличалось от того, что произошло в нашем... — кажется, с его слов он верит Барри, верит в  то, что он скорее гость из параллельного пространства, чем безумец, уж больно все  выходит правдиво и нелогично, но все же то, что они знали одних и тех же  людей  говорит о такой возможности пространственного... рывка, падения? Блуждающие черные  дыры — давно подтвержденный факт, неизвестного происхождения и природы  действия, но...факт ведь. — ...когда ты привыкнешь к  этому миру, правильно, хочешь ты  того или нет, но пока ты  здесь, ты  должен быть в безопасности, чтобы потом мы смогли помочь тебе вернуться, парень... Из каких бы разных миров мы  ни были, но судьба свела нас в  одном, значит, это необходимость... — у него тоже есть, что рассказать и показать, но не сейчас, когда  он весь в растрепанных чувствах, когда все его мироощущение рухнуло, полетело в  бездну  от этого липкого дерьма, которое в рассказе вылилось на его светлую голову, исполненную надежд, что все это ...лишь какой-то страшный сон,а не реальность, в которой ему нужно остаться в  живых.
Все  то время, что он отсутствовал, оставив  Барри врачам и сну, у него была куча мала  дел — минимум заключался в  том,чтобы добыть ужин и за ним он мотался к берегу, а максимум  -в  дозоре, раз ночью он останется с  гостем, то хотя бы днем  он проверил все капканы, ловушки, маячки и все, что могло выдать присутствие чужаков. Чужаки..., кто и какие — он не знал, но чувства  охотника не  обманешь, не оторвешь от ощущения опасности его сущность, которая автономно чувствует все подвижки вокруг. И все  это время  он думал, напряженно сопоставляя факты, разные, много фактов, выводя какую-то линию, одну общую канву событий, разделенную меж ним и парнем, меж теми фактами, что он говорит, и  теми, что знает сам Бумеранг. Факты совершенно противоположные, но...,что если он один из тех, кто попал в портал или зеркальный коридор и смог выйти живым спустя многие годы? Не вязалось, но вариант исключать было нельзя, он еще помнит, как в составе Сволочей  он лавировал под руководством Магистра зеркал по безвременью галерей из стекла, выходя в разных точках мира. И угнетенный всем этим  он снова бывал там, где стоят высеченные из дерева статуэтки, нагромождены странным  образом камни, он снова бывал там, где Боги по мнению местных могли говорить с  людьми,  сидел там, мыслил, молчал и слушал — ждал знака. получил ли он его? Да. Всполох молнии, которая и возвестила его о том,что ему  нужно вернуться в лагерь, пока не начался  живительный  дождь. но в  молнии он видел и какое-то предзнаменование. Что-то, что переменит этот мир, в какую сторону — никто не знает, но Боги редко ошибаются. Оставив пару подношений в виде фруктов в  благодарность невидимым  божествам, в которых он верил, будучи белым, что немного странно на вид, он тогда только отправился в лагерь, где и провел остаток вечера, к тому же не так задолго после  его возвращения стемнело, и выходить куда-то стало небезопасно и не нужно. И потому  он мог насладиться спокойствием того, что все были целы и собрались вместе, попутно он проведывал спящего пострадавшего Аллена, пристально следя за его состоянием — перемены в общем положении дел его радовали, он мирно спал, набираясь сил. И шел на поправку, он со временем успокоится — Бумер это знал, но над кроватью прибавилось заговоренных амулетов, да, он не был крещен, не принимал веру в  то, чего не видел,и держался  того, что созерцал в  живом мире, а потому  он явно хорошо общался с местными аборигенами, к слову, они здесь тоже встречались, он был посредником меж людьми из лагеря и местными: так выжить было проще. Клыки, перья, шнурки, выточенные маленькие маски, камушки и ракушки, здесь все было так, словно это обитель шамана, но стоит отметить, что Бумеранг честно дал понять своим бережным хранением важной для него части дорогого человека — близкого друга, соратника, глубоко уважаемого стратега и тактика, смелого воина и может...кого-то из очень личного — то, что он менталист, ему  важны мелочи, значение которых неимоверно велико. удивительная его черта, может, именно такой подход к  делу позволил ему стать лидером и спасти жизни в  тот миг, когда рушилось великое, подминая под себя малое?
Вечер был мирным, предвещая ливень, он радовал всех, и вот на свет выполз и их нежданный гость, конечно же, здесь все сразу с  затаенным молчанием и переживанием уставились на парня: он хромал, шел в простыне, как призрак, все еще с покрасневшей кожей, светлый совсем, блеклый на фоне здешних обитателей, все еще измученный, но Бумеранг знал твердо, что ему  лучше, он это чуял — у него были силы встать, он вышел искать своего доверенного человека, показался сам, превозмогая себя, шел — достойно уважения и знаково говорит о том, что жить будет, хватка есть, и неслабая, а  это — главное в  этом мире! Помешал? Помешал?! Да заслышав  это, народ загудел, загоготал, мол, парень, ну, ты даешь! Мы тут все уши про тебя прожужжали, наш доблестный предводитель стоял на страже  дома,чтобы  тебя  никто не теребил, а  он еще тут считает, что он кому-то помешал, что он тут в тягость будет! Ха, веселые в Австралии люди, их всегда считали не от мира сего, так сказать живут вверх тормашками — и правда, ауси странные  люди, более  живые и подвижные, они живут в краю, где каждый день, как в дурдоме, и потому впитали заразительную энергетику, научившись с  ней  жить. Галдят, посмеиваются, явно давая понять: все в порядке, все хорошо, парень, мы рады видеть тебя  здесь! И Бумеранг это одобряет, его подопечные — незлобные  люди, пережившие все тяготы и лишения,но не злобливые и не заносчивые, воспитавшие в себе чувство любви к  ближнему, то самое, воспеваемое божественными учениями.
— О, вижу тебе лучше, Барри? — он довольно участлив, смотрит на его ожоги, которые заметно побледнели, декспантенол ведь проверенное средство, но вместе с  тем  то,что он вышел — это замечательный знак, он, конечно же, бегло осмотрел, как  тот припадает на ногу, и поднялся с насиженного места, — ... Мы подобрали тебе одежду по размерам, идем, примеришь, а то ходишь, как приведение, сейчас всех летучих мышей на себя насобираешь..., а они знаешь, как падки на белое в темноте? — посмеивается беззлобно,и правда, тут их водится немало, и  он не хоетл, чтобы  они атаковали парнишку, вот еще  их не хватало, — Аппетит проснулся? Чудесно, я как раз готов тебя покормить... — надо сказать, что на берег он мотался за отменной рыбой, а рыба  богата всем, что нужно, чтобы восстановить силы, к тому же особенности местной кухни Бумер очень даже  рад продемонстрировать, раз уж он попал в Австралию, то пусть это будет хоть чуточку, но курорт.
Барри ведет за собой Капитан ни много и ни мало через весь лагерь почти, к какому-то довольно крупному строению — ба, общая кухня, у него и своя есть в  доме, но чего лишний раз будить гостя Джордж не желал. Здесь он зажег свет, усадил его за стол и через минут десять подал ему изыск местной кухни — обжаренные кусочки голубого марлина, один к одному, посыпанные специями и маринованные в  лимонном соке, чуть припущенная на  огне смесь манго, красного перца, ананаса, кабачка, сладкого картофеля, да, все так, как когда-то подавали на обед или в кафешках, он хорошо готовит — неудивительно, а вот голубого марлина — или меч-рыбу- Барри вряд ли еще  где попробует такой, какая  она в первозданном и свежепойманном виде лежит у него в тарелке сейчас.  А так же ему перепадут вареные маленькие кукурузки, салат с разномастной зеленью, заправленный довольно пряным соусом, на десерт — фрукты и мед, крепкий красный чай, кокосовая мякоть, и все  это не слишком привычно, все  это всегда считалось здесь изысками для  того, чтобы туристы  оценили это место по достоинству, но ему, как  охотнику, даже  любопытно, что скажет его гость, тут  этой рыбой теперь можно питаться целую неделю, туша убрана на хранение в  холодильные установки, но все же рыба разойдется быстро, здесь общая кухня и общие продукты — такое уж правило, нацеленное на выживание. Он же предпочитает выпить немного чая, без сахара и довольно крепкого, красный чай тонизирует, но зачем ему  это на ночь-то глядя он и сам  не знает — забыл, что не идет в  дозор, как вариант, а, может, он предпочтет не спать дольше, чтобы наблюдать за своим постояльцем, как и обещал, пока  тот будет коротать здешнюю грозу в чужой компании.
— Давай, ешь, тебе нужно сил набираться... — с ним не поспоришь, да и он не намерен ничего слушать, сказал есть — значит, пусть ест, хочет много, а хочет — мало, но обязательно ест. И сюда не зайдут люди, резве, что пара детишек придет повидать нового обитателя  этого лагеря, все  это тщательно замаскировав под желание выпить на ночь молочка, тут еще не так поздно, как кажется из-за темноты, а еще  то, что здесь есть дети говорит о том,что люди намерены выжить, во что бы  то им ни стало, даже в  этих условиях люди находят друг друга, питают нежные чувства и хотят оставить после себя в  этом жестоком мире  хоть что-то, они стараются сделать этот мир лучше, чтобы  он достался их детям. А любопытная малышня ведет себя очень учтиво — сидят подле, болтают ножками, ведут себя тихо и только посматривают на этого необычного бледнолицего человека, который свалился в их мир из ниоткуда. Впрочем, Ди их и не думает прогонять, все тут уже наслышаны, а дети существа  любопытные и добрые, да, эти дети — воспитаны и доброжелательны, реальность научила их любить всех одинаково сильно, не правда ли, удивительно? — ... Закончишь и принесу тебе одежду, думаю, подойдет, форма, новая, раньше не распаковывалась... песчаный комуфляж и нижнее белье... — по-военному, но как иначе? Он гладит малышню по головам, надо сказать, по-отечески, это — не его дети, но он, как птица, следит за ними, словно за птенцами, и им так нравится быть рядом, он здесь — почти Бог, и это станет понятно, когда рассвете, этот лагерь нужно видеть при свете: символы, тотемы, правила, все это здесь ровно столько, сколько себя помнят жители этого поселения, сразу после спасения и по сей день — все неукоснительно исполняется, все незыблемо, никто еще не смел попереть эти заповеди и каноны поведения, идеальное маленькое государство, где все заняты своим делом...
А пока  зеленоглазый, усыпанный конопушками, Диггер совершенно по-домашнему сидит  напротив, простой и очень открытый, человечный, невыразимо живой, жаждущий дышать, впрочем, его ранее показанный надлом все еще заставляет задуматься. Но в целом  он — приятный человек, его нельзя  обвинить в дурном тоне или отсутствии манер, видна его хватка хищника, его совершенно деловой подход к происходящему, но это не портит его, не умоляет ни единой его заслуги, и не дает ему забыть  о случившемся, как бы там  ни было, но его прошлое — его боль и его победы, все в нем, за печатями трабальных оберегов на шее и руках. Человек, смертный, взваливший на себя тяжелый крест. сносивший все удары судьбы, не сгибая спины, не это ли достойно уважения? И тот и это Диггер? Отдаленно — тот, тот, каким Диггера из своего мира  Барри не знает в силу  лишь того, что знает его Капитаном Бумерангом, но он и не знает, каким был этот Диггер, когда предводил восстание, будучи одним из Сволочей, так?
Каким он был? Стремительным, сильным духом, борющимся за свою правду, жесткий, уверенный в себе человек, но обо всем  об этом еще предстоит узнать, с его ли слов или нет — уже не так важно. Таким его знали, таким его приняли, и  за таким пошли, пошли, чтобы выжить, неукоснительно исполняя его указания. когда-то давно Диггера  здесь знали, но многие из тех, кто шел за  ним, видели его впервые,и таким, каким он был от и до его полюбили, приняли всецело таким, какой  он есть — со всеми своими плюсами и минусами...
Он терпеливо ждет, пока парень оценит или не  оценит местные яства, покачиваясь на стуле, выуживает со шлейки, которая перекинута по-прежнему через его тело, бумеранг, играется с  ним, да и детишки рады такой возможности понаблюдать за тем, как виртуозно он крутит железку, заточенную словно бритва, ах, и в этом весь тот Харкнесс, которого знал Барри. Человек, страстно влюбленный в трабальное оружие аборигенов, болеющий этим оружием,трепетно ласкающий сталь пальцами, не  боясь обрезать пальцы, не  боясь, что промажет, никогда, исключено. Он позволяет себе крутить это тонкое почти лезвие в пальцах, словно четки, успокаиваясь, умиротворяясь, и чем он спокойнее, тем медленней вращается в его руке ранг. К тому же его человечность позволяет ему дать детишкам поиграть с  другим, тупым по краям бумерангом, украшенным гравировкой, еще бы, все мальчишки здесь хотят быть похожим на него, они видят его сильным и смелым. участливым и заступающимся за слабых, прекрасные качества, ведь так? И сам  он ведет себя так, словно он нисколько не страдает  от своей жизни, но он все еще не раскрыл свое прошлое, еще не время  откровенничать и так порядком вылил на парня в виде описания всего, что случилось, он прибережет все  до лучших времен, и, быть может, для  этой самой ночи, когда  им предстоит справиться со страхами другого человека так же мастеровито, как  он справился со своими. Своими? Да, у него есть страхи, они живут в нем, они периодически впиваются в его душу острыми клыками, он натерпелся, он смог их укротить, но они внутри него до сих пор, по сей день эти звери иногда дожидаются своего часа...
— Как ты себя чувствуешь? Давление меняется, не штормит...? — а вот и близкие раскаты грома над крышей, жутковато клокочут в высоте, но Ди и детишек  это совершенно не пугает, единственное,что он делает — открывает окно, осведомляется, начался  ли дождь. Да, он еще не грянул, но детей  он отсылает спать, внимательно следя,чтобы их там приняли родители, на улице, теперь, без детских ушей он может уточнить кое-что, — Все в норме? Кровь не  шла ниоткуда? — конечно, он имеет в виду кровотечение не только из носа, он переживал, что от таких потрясений у него могут ослабнуть почки,а  это было бы проблемой. — Врач сказал, что к утру ты будешь чувствовать себя значительно лучше, так что ты  легко отделался, Барри..., но тут надо быть на чеку, я тебе  здесь все покажу, освоишься, и будешь, как  дома... — подпирает лицо рукой, и все же  он в размышлениях: если он пропал где-то в своем мире, и попал сюда, то... сколько же  он отсутствует там, будучи  здесь уже полсуток?
Ветер понемногу поднимается все  больше, но он там, наверху, шелестит кронами деревьев, внизу ветра почти нет, да и в кухне уютно, это что-то такое из прошлого, что-то среднее между кузней на базе  отдыха и помещением кафе,кто знает,что это было изначально. Да и какая разница, ей Богу, тут уютно, мило, и, главное, вкусно.
— Съедобно готовлю, парень...? — пошутил, конечно же, для разрядки обстановки, это повод завести разговор, он очень хочет его раскрепостить, растрясти, ему и так дико здесь, и если он будет молчать, то лучше не  будет совершенно точно. А вот и мелкий  дождь, редкие капли падают на черепицу, разбиваются  о нее со стуком, и Диггер ухмыляется — наконец-то, дождавшись дождя, он спокоен — вот и сборище у костра на улице с  гомоном и радостью расходятся, теперь — пора спать под шум  дождя, с  новой надеждой дожидаясь утра. кто-то уснет, а кто-то не будет спать всю ночь — романтика  диких мест, чувственность природы, чуткость, выработанная желанием жить, хах, люди так зависимы  от природы, раньше  о том  они забывали, но они словно звери, что живут дыханием  живого.
А то, что парень все еще смущен и немного теряется лично Ди немного беспокоит, но с  другой стороны он полностью понимает его чувства, эта тягость на сердце, не дающая подумать ни о чем, кроме себя... Он поднимается, идет  до холодильника и выставляет банку пива, хорошего австралийского пива, вдруг он решит пригубить, чтобы расслабиться, ставит банку и себе, чтобы показать, что он не заставляет его, но приглашает.
— Настоящее австралийское пиво, угощайся?

Смущен, огорошен произошедшем, сохраняющий остатки самообладания — обычный смертный, о котором ничего неизвестно, Джордж смотрит на него со снисхождением во взгляде, прекрасно понимает, что значит быть одним, единственным, не одним из, а  одним вопреки всем. Прикрывает глаза, и, когда  тот готов следовать за  ним, чувствует, что поддержка для Барри важна и, главное, помогает ему справится со своим состоянием. Состоянием, которого врагу  не пожелаешь — неведение, страх, отрицание, хочется выть волком, но облегчения  это не принесет ни в первый раз, ни во второй. Отчаяние — возможно...
Когда-то здесь, в своем доме этот лидер восстания выживших уже пережил нечто подобное, правда, его окунуло из раскаленного настоящего в воспоминания о последнем прохладном вечере, вместе с теми, кто на следующий день сгинул в бою, оставив ему на память о себе лишь осколки себя самих, навечно впившихся в его сердце, сжавши его несказанной болью, до тошноты, до одури, но история не знает сослагательного наклонения, а время  не идет назад, никогда. Ночь в  бреду истерики, день под препаратами и снова ночь в  бреду, его держали восемь здоровых мужиков, и не могли заставить не метаться, он выдергивал иглы у себя из вен, когда ему ставили успокоительное, он не слушал и не слышал ни одного человек подле себя, все повторяя "Нет...нет...нет...", отказываясь поверить, отказываясь понять и принять, захлебываясь ядовитым отчаянием и горькой болью, горькой  до чувства комка в горле, до безумия, ни сесть и ни встать, не найти себе места нигде, выходить на улицу и бежать домой, и снова выходить, и снова стараться забиться в угол, как раненный зверь. Срываться и уходить на скальные выступы, долго и изнурительно забираться, чтобы там, сидя в лучах пламенеющего заката, долго проглядывать глаза, уже ослепнув  от красок, которыми конец  дня снова красит небо, ввергая его в  холодную тьму ночи, в ее одинокую тоску под бледной миской Луны. Этот огонь умирающего солнца обжигал даже физически, он воспламенял все, до чего касался своими лучами. Да лучше бы он сжег и его... Что случилось в тот день? Армия Австралии провалила операцию по сдерживанию людей, бегущих из-под блокады властей, и тысячи жизней были спасены в неравном бою, и все  благодаря человеку, которого называли Капитаном Бумерангом — он лично разрабатывал план эвакуации и лично вел людей на прорыв, он же был ответственен за подрыв бронеколонны, и за то, что обезглавил президента Австралии, вот почему на флагах его изображение, держащее в руках отсеченную голову. Предательство и обман не должны были стать символами эпохи, и потому символами стали два перекрещенных бумеранга, острых, как бритва, положившие свой конец в теорию заговора. Диггер Харкнесс сделал свой  ход, обрекая себя на  гнев или обожествление, уже неважно, каждый из Сволочей стал таковым, только так можно было выйти из тупика — только доказать, кто сильнее, когда в почете сила, то и методы были силовыми, никак иначе... А потом, на закате пришли дурные вести — зеркало в его доме, что использовали, как последний портал, засочилось кровью.  Изнутри на нем застыла брызнувшая кипящая кровь, и из под рамы хлынул целый поток, повергающий в ужас — Зеркальный Магистр пал, жестоко и упрятав в мир схлопнувшегося зеркального коридора всех, кого не смог довести до убежища. Дурной знак, но когда Джордж понял, что происходит, то было уже поздно... Один за  одним они падали,и  он не мог им помочь, не имея возможности выйти за пределы континента через льющее кровь зеркало, он лишь получал вести через сипящую рацию — убит, убит, убит, тяжело ранен, но умер от ран... Последняя, самая поздняя весть пришла под ночь, и сделало ее невыносимо-безумной: Леонард Снарт, более известный, как Капитан Холод, убит в  бою в Сибирском регионе... И что-то оборвалось, что-то заныло, натянулось  и лопнуло...кажется, сердце... Он не помнит, как он закричал, он не помнит, как он недвижимо сидел, обхватив горло руками в немом приступе, не способный вдохнуть, не готовый поверить, он не помнит, как его держали за руки потому, что все, что под них попадалось грозилось улететь в стену, и не помнит, как кололи укол за уколом — успокоительное, миорелаксант, снотворное, но ничего не помогало...из горла рвались уже  хриплые стоны, причиняющие нестерпимую боль, словно ножами содравшие уже всю глотку, пальцы все еще сжимали привезенные к трем часам ночи спецсамолетом перчатки с пушистой меховой оторочкой, девственно чистые, словно в них он и не боролся  нис кем вовсе... Уже после, пока самолетное сообщение было, сюда доставили все, что осталось от Сволочей — осколок зеркала, изнутри замазанный кровью, мутный, словно с поволокой, волчок без взрывателя, обломок погодного жезла, термоперчатку, шутливую маску и два пистолета с очками, замотанные в меховой капюшон. вот и все, все флаги сорваны, знамена — растерзаны, а  до момента, пока все  это заняло свое место в сейфе, сюда сходились врачи и освобожденные, в сотнях цветов по местным традициям утонул его дом, где  он четыре ночи хрипел, четыре ночи не находил себе места, четыре ночи провел в  аду, и вернулся  оттуда, когда понял, что ни виски, ни сигареты, что на исходе, ни слезы и ни лекарства не сделают боль меньше, они ее не притупят...пока. Все  болело, рвалось из груди беспокойными стонами, хрипами, он часто кричал, в никуда, в бездонное звездное небо, словно просил ответа, но в  ответ доносилось лишь эхо по округе... Горечь давила его, он много молчал, злился, оставался один на  один сам с собой, он не верил и не слушал никого, кто бы и что не говорил, но слабое осознание реальности все же нарастало, он понимал — все так, с  этим нужно жить, принять и жить, жить вопреки, жить ради... Тысячи  людей, переняв его настроение, отчаялись жить, отчаялись выжить здесь без его помощи, они поникли духом — их лидер из харизматичного и сильного вожака стал замкнутым и бессловесным, он подолгу сидел у тотемного столба, склонял голову, он не принимал ни себя, ни людей вокруг, его мир сжался  до размеров могильного холмика, под которым покоились тела, ни еда и ни вода не  трогали его, ни погода и ни настроения не могли растрясти его затяжной депрессии, и люди начали никнуть вместе с его боевым задором. И поникли бы все, вымерли без его руководства. Но понять и принять — не так-то и просто, если бы  не сон, он никогда бы в жизни более не решился подняться над толпой, пообещав, что жизнь еще не кончена: он видел свою жизнь законченной, и не давал шанса прочим людям. Его ошибка, которую он смог осознать,и стоило ему осознать и принять свое предназначение, которое все еще  осталось в мире после конца бытия, как стало легче — красота не умирает, лишь уходит иногда. Его мир не спешил играть красками, но приняв и отпустив, он нашел в себе силы  идти дальше, и вместе с  ним за ним снова и снова поднимались живые, окрыленные  надеждами люди. Они помогали ему, а  он вел их за собой. Так  они основали лагерь, так  они устроили жизнь с чистого листа и так они стали сплоченными, никто и никогда  здесь не подвергал сомнению его авторитет и не сделает этого — на их глазах он умер и родился вновь, свободная птица. но только через принятие реальности он смог расправить крылья, побитые, бессильные, но он снова раскрыл их...
Принять, поверить и научится с  этим жить — то, что он хотел донести до Барри, не все потеряно, не все кончено, лишь нужно найти выход. Когда  он видел, как тот с  аппетитом наворачивает предложенное, он понимал, что не все так плохо — парень сильный, и  более  того он почти уверен — это путешественник из другого пространства, а  значит, помочь ему скорее всего можно. И он найдет  для  этого пути, особенно ощущая в последнее время какое-то нездоровое беспокойство, словно что-то менялось вокруг...
— Будь я женщиной? Хаха-хах... а ты, смотрю, не гурман, но кулинария — твоя страсть, в смысле, поесть ты  любишь... Прости, парень, гамбургеров я тебе не обещаю, но местные изыски тебе понравятся... — он смеется, беззлобен и чист во взгляде, если тот ест, значит, его организм набирается сил, а  это -главное. — ... Да, люди, как видишь, не сдаются, и даже  здесь заводят детей... — проводив малышей взглядом, и молча созерцая их диалог с Барри Алленом, он покачал головой — да, тут люди пытались оставить что-то после себя, надеялись, что мир для их детей будет все же иным к  моменту, когда  они подрастут. Отчаяние? Отчаянная воля  жить. — ... Лег бы? Сейчас провожу тебя домой, пока  дорогу не размыло... идем, с  одежкой и правда можно позже разобраться...давай, держись за меня, парень... — а вот и ливень, вот и живительная вода, превратившая все в  грязь, но какое  облегчение после  жары, и Бумеранг ведет своего нежданного гостя в дм, быстрее и осторожно — да, не привык  ходить босяком, видно, он зорко следит,чтобы под ноги ему  никакая тварь случайно не кинулась.
Доведя его, он разумно сдал его на поруки врачам, ему нужна была забота и внимание со стороны врача, а за  это время Бумер уже успел поставить чайник и заварить травяной, сочно пахнущий чай, накрошить туда сладкое манго, словно зная — ночь будет неспокойной, и им придется поговорить, все  шло к тому, все шло своим чередом, и у парня накипало — если он не выскажется ему сейчас, он никогда, возможно, не откроется  до конца и они не смогут найти выход, вот это ощущение не давало ему покоя. Уколы подействуют не сразу, но Бумер очень терпеливо относился бы к  любому порыву его гостя — от слез до криков и обвинений, стресс, он невольно вспомнил себя на  этой постели, в агонии и боли, в горечи и беспомощности... он все понимал, даже, если выглядел жестче, чем вел себя, он все очень тонко чувствовал — такой только этот Харкнесс, или  тот, которого Барри знал тоже за маской отрешенного наплевательства прятал такую тонкую суть?!
Когда парень наконец к нему  обратился, явно питая надежду в своем  обращении, Диггер принес ему чашку чая, и подсел ближе, на пол, сложив под себя ноги по-турецки, и приготовился быть столь же  откровенным, что было ожидаемо, хотя визуально сказать это было так сложно:
— Да, Барри? — он выслушал его, выслушал, исполненный внимания и затаенного трепета, — ...Как бы  то ни было, эти люди были частью моей  жизни, парень,и боль не стихнет совсем никогда, она  лишь притупиться, память сотрет...и за пятнадцать лет мне стало легче  здесь, продолжая бороться...борьба не дает мне упасть... — он кивает, подтверждая, что это ранит, но он готов вести диалог, это важно, особенно, когда  речь зашла  о том,что скрываться Барри невыносимо, что он хочет ,чтобы  этот человек  знал правду. — ... Правду? Что ж,я  готов ее выслушать и ручаюсь, что это останется между нами... — короткий кивок,и  он приготовился слушать, с  болью всматриваясь, как  тот умащивает колено — кажется, сильно ушиб.
— ...Лига Справедливости? В этом мире герои тоже объединились, и назвали себя Лига Героев... — в чем-то их миры все же пересекались, были неумолимо похожи, разнились и в  то же время содержали в себе столько общего, что это вызывало отрешенное чувство какого-то сна, — ... Негодяи? — интересный момент, он внимательно выслушал имена,и  они были все теми же, словно под копирку, их объединение, их основные  ключевые особенности, но их цели... Заслышав свое имя, он напрягся. Словно бы переживал за брата-близнеца, что натворил дел, — ...Флэш... — коротко и немного неуверенно повторил он имя, и затих, когда Барри так резко сел на край кровати и продолжил свой рассказ, близкий и невыносимо далекий  от понимания, но все  это, сплетаясь в словах и образах, что-то пробуждало в  нем, в его памяти, в его сознании, глаза его чуть расширились, — ...Аномалию... — он как будто выхватывал несвязные слова, но его мозг напряженно соображал, сопоставляя факты и слова, потом, наконец, он поднялся с места, пошел к сейфу, доставая из бронированного шкафа плотную папку, и первое,что он принес парню — газетную вырезку, — Смотри, Барри... — там четко и ясно говорилось, что именно Флэш — один из спасителей мира, — пропал при невыясненных обстоятельствах, поглощенный массивной вспышкой. Харкнесс молчал, но он всем своим видом показывал, что он уверен — Флэша сожрала аномалия, ни какая-то там вспышка молнии в атмосфере,а в момент, когда  он исчез из этого, его мира, он был поглощен каким-то разрывом — был ли это Флэш из параллели, или это был Флэш, которого выкинуло куда-то, стерев ему память... разве, это важно? Но это многое  объясняло. Всплеск в аномальной зоне вполне мог поменять их местами, ну, или заменить одного другим, он не слышал от Барри признания, но он интуитивно понимал это, мастерски сохраняя  это в секрете. — ...что бы  это ни было, оно уже  однажды перенесло Флэша в другое пространство...или сделало с ним что-то еще, возможно, тебя сюда затянуло этим же путем... — да, точно таким же искревление сюда могло закинуть и кого-то еще откуда-то еще, и Бумер, кажется, свято верил в то,что Барри — не болен на  голову, он оказался здесь потому, что в пространстве и времени что-то пошло не так. Почему именно он? кольцо на пальце, та самая молния, что и в газетном заголовке, но Бумеранг был действительно весьма умным и тактичным человеком, чтобы промолчать, не так важно, от кого он прятал бы эту тайну. прятал? Тайну? На секунду его обдало холодом — тех, кто пропал без вести продолжали искать на его памяти довольно долго, и тех, кого из этого списка находили, казнили... Он на секунду вздернул беспокойно голову: что-то грызло его с момента, как Барри появился  здесь, что-то не давало ему быть смиренным, и  какие-то мысли закрадывались в его голову. — ...Я не скажу никому, Барри, я клянусь тебе... — и клятву  эту  он принес на самом дорогом, что у него было: два кольца, что покоились на шее, он обещал нести правое дело, и он оставался себе верен. — ...Отдыхай пока, тебе нужно набраться сил, и я подумаю, чем я могу тебе помочь...
Он заботливо находился рядом, то сидел на полу, у окна, то на краю кровати, в моменты, когда он был нужен парнишке, он был рядом. Сильным и уверенным, он был с ним, чтобы быть уверенным — это не ключ к спасению мира, но это ключ к тому, чтобы в его мире  этого никогда не случалось. Сны, беспокойные и страшные, долгая и тяжелая для парнишки ночь, которую Джордж провел, не сомкнув глаз, прошитая всполохами молний и раскатами грома возвещающая эру его сновидений. Местные верят, что сны — это иной мир, там  живут духи, и человек в  этом мире  лишь гость, и порой духи пугают, но вместе с тем  они несут предупреждения. Всю ночь Бумеранг заботился  о том, чтобы бедняга не страдал слишком сильно, вакцина  от малярии добавляла красок, но это было единоразово, все остальное время  он страдал от переживаний, что дикими зверями гнались за ним в его снах... И всю эту ночь Бумеранг ни раз и ни два возвращался к сейфу, изучал записи, ставшие невостребованными, старался что-то понять, что-то подчеркивал, искал связи, работал над тем, чтобы найти какую-то зацепку. Для чего? Для  того, чтобы вернуть Барри Аллена домой, и чтобы, возможно, с  ним ничего не случилось? Откуда у него были эти подозрения на счет какой-то опасности? Он  не знал, он просто чувствовал. под утро, когда  тот уснул смирным сном, наконец, отболев, Бумеранг уже был измотан, он сидел у его кровати, положив на ее край подбородок, и только тогда  он на минуту позволил себе прикрыть глаза, разморенный утренним свежим запахом с улицы. Всего-то несколько минут и ворох воспоминаний накинулся на него, как  ожесточенный хищник! Вот снег — без конца и без края, белый, сверкающий в туманном свете миллионами переливов кристалликов, что на его поверхности сверкали, словно далекие  звезды. Небо? Земля? Заснеженные просторы? Он не  знал, где  точно он находится. По снегу он шел, увязая по пояс в ледяной и острой боли, и вдруг что-то передернуло его с  ног до головы...
Леонад, что стоит и протягивает ему руку, холодный, слегка колышется, словно призрак, безмолвен. И сквозь этот колючий снег он ринулся за ним — все  ближе и ближе, но образ отступает, словно мираж, молчит, и в бесконечной ледяной пустыне лишь раздается крик: "подожди, постой! Не уходи! Не оставляй меня! Я так  долго шел за тобой! Лео, пожалуйста!"
Человек со своими желаниями и страхами, с разбережденной памятью, но сны ли не несут нам вести от тех, кого давно с  нами нет? Он настигает его, сжимает его ледяную руку, кожа  бледная  от холода, как у покойника, но он держит его так сильно, уверенно, наконец, настигнув в лабиринте из снов, он так давно не приходил, так долго сны были пустыми... И вот он рядом, хоть на мгновенье, он улыбается, немного пространно и восхитительно-спокойно, живым так тяжело понять это спокойствие тех, кто уже умер, он всегда являлся во снах мирным и тихим, немного говорил и никогда не вспоминал войны, словно бы  отрицал ее, там, где  он сейчас — только снег, там  никогда не было войны, и никогда ее не будет. Война здесь, среди живых, а там  они будут на равных, они будут спокойны и счастливы.
Шепчет одними губами "Лео, мой мальчик, не уходи  от меня...я так устал...я так замерз искать тебя..."
Секунда промедления и между ними — провал, по ту сторону холодная и до боли знакомая фигура, а по этому сыплющейся лед, с которого нужно уйти. что внизу? вода, мазут? Нет же, кровь, горячая кровь, плавящая лед, целое озеро бурлящей крови с ее резким железистым запахом, от которого на секунду подступает тошнота. Уйти с краю, чтобы впиться  глазами в белеющий силуэт, что преградой встает на пути...кто это? Чей  это до колик в  животе  знакомый смех. Пуля, вторая, они бьют рядом, почти в  ноги, и гогочущая тень ползет в сторону светящегося силуэта, что словно бы преградой встает, спиной к разлому, смотрит через плечо — бежать, уходить? Он не слышит его голоса, но чувствует, что это его единственная воля. Все  ближе и ближе, из поднявшейся вьюжной пелены проступает с алеющими глазами вооруженная тень, и кричит, заходится, что доберется, что скоро встретится на пути... Озвальд Гемболл?!
— Ублюдок... — одними губами он шепчет, и подрывается на месте, тихо, сбрасывая с себя страшные оковы сна, перед глазами все еще держа две фигуры — белую и черную, что с винтовкой метит сквозь призрачный силуэт Джорджу в лоб. Ошибок быть не может: любимые и родные не уходят навсегда, они рядом, всегда, где-то там, в незримой пелене,и  они посылают знаки... — Гах...! — он подорвался, тяжко дыша, оглянулся — вот Барри,и все еще спит, вон за  окном поднимается солнце, все выше и выше, заливаются трелью птицы, и ничего вокруг кроме  этого дома, и дневной духоты, скрашенной теперь цветущим буйством после ночного ливня. Ни снега, ни холода, ни кровавого озера подо льдом, и ни Леонарда, ни безумного солдата, что охотился за Сволочами долгие  годы войны...
Поднявшись на ноги, он прошелся, чтобы поставить на огонь чайник, умыть лицо руками, в который раз открыть сейф и обвести пальцами песцовый меж на чужой вещи, оставшейся на вечную память, и выйти во двор, тихо открыв дверь.
Это место стало иным. Оно распустилось зеленью и бесчисленным множеством дикий цветов, запахло водой, что скопилась в низинках, привлекая зверей, проснулось новым, сверкающим и прекрасным. Чего о нем не скажешь. И вот поход до бочки, куда с крыши стекала  дождевая вода, чтобы освежиться, он засовывает в нее голову, и держит ее там так  долго, как позволит дыхание, закрыв глаза, чтобы не смотреть в  темную глубину. Наконец, высунув  голову и взъерошив волосы. освежившись, он привычно снаряженный, бредет в чащу — фрукты, орехи, проверка капканов, и...обязательно он принесет цветы, синие, как заледеневшая морская вода, к столбику, посидит, помолчит, побудет один, шепча  одними губами, как идут его бренные мирские дела, расскажет пустоте, как встретил странного парня, и как провел эту ночь, и что услышал предупреждение, не понял, но уловил. Кто-то все же тревожит его, незримо, неслышно, что-то происходит, он чувствует это спиной, он чувствует это всем своим сознанием. но еще рано, это что-то прячется, но рано или поздно охотник настигнет добычу,и завяжется  бой...смертельный,как  он понимает.
Наконец, он возвращается домой, с сочными фруктами и парой местных перепелок, им уготовано пасть на обед со пециями, он лишь поглядывает, проснулся  ли его постоялец,и, если нет, то тревожить его не собирается.

Много времени уходит на то,чтобы утро поставило все на свои места — много дел, которые  он делает, кружась, как белка в колесе, но это ему  только в  радость — он отвлекается  от ночного видения, страшного сна, который тем не менее воспринял очень серьезно. Он  знал того человека, которого видел во сне, и эта черная тень бесспорно хотела  до него дотянуться: когда-то он перешел ему дорогу своим восстанием, и данных о том, что Озваль Гэмболл погиб нет, если он жив, то эта старая каракатица уж точно носит хитроумный план о том, что сотворит с  Диггером, когда поймает его. Во многих бункерах на возвышенностях в России и других странах таятся  люди, в основном в укрытиях сидят конечно же военные, простой  люд давно выбрался и обжился, а те, кто зачали эту войну  до сих пор свято уверены, что выжить они могут лишь в схронах. Лицемерно и глупо вели и продолжают вести себя, из мирных почти никто не оказался в убежищах — какая странная, однако, закономерность!
Он уверенно идет через лес, пропуская ползущую ему наперерез змею, осторожно и внимательно рассматривает все метки, оставленные  здесь по маршруту — никто ли тут чужой не прошел, у него есть нехорошее чувство о том, что его ищут, просто в  этой  глуши поисковики не чувствуют себя, как рыба в воде, а  значит,у него есть шанс быть непойманным, но что же  люди в поселении? Они не виноваты в  том,что Диггер обезглавил одного из политиков, на камеру встал с его головой и произнес пылкую речь о том,что преданным австралийский народ не будем, и обманутым — тоже, он будет бороться, он будет выживать, и пусть только попробуют уничтожить эту волю к  жизни. Это было давно — 15 лет тому,когда  он узнал, что Каррамберра пала только потому, что никто не был уведомлен о наводнении, погибли все, никто не спасся, попросту не успели, а вода похоронила под собой  людей, дома, машины, животных, она не спрашивала, она смысла все — от начала и до конца, превратив райское местечко в море. Море, на  дне которого его дом, где  он вырос, где он родился, где у него было куча проблем, но...там же осталась вся семья..., все воспоминания, вся боль ушла на  дно моря. Он иногда берет бронированный  джип и приезжает сюда, сидит на краю у кромки воды и смотрит в нее, она невероятно чистая, видимость — на метры, и если присмотреться, то не так  далеко от края лежит пара машин, что-то еще...хлам, который был когда-то чьим-то бытом. Тела со дна не поднимали — не до того было, так что он оставляет обычно на воде пару венков из ярких местных цветов, позволяя им уплывать, гонимыми ветром, немым молчанием и красотой возвещая  о том, что живые помнят мертвых и дарят им земные цветы, как их дарят живым в знак признания и любви. Меж мертвыми и живыми для Джорджа нет разницы, молитва та же, но на местном языке, и не тому  Богу, которого славит католическая церковь здесь, а тем  богам, что живут в идолах на южном побережье, что белыми тенями ночью ходят по лесам. В силу всего этого Диггер был единственным, кто вовремя спохватился, и у кого были силы вести восстание, он не боялся расправы и пылал гневом, обидой и болью, эмоциональный человек с удивительными навыками, который легко и просто стал для  людей путеводной звездой, не рассчитывая на это...
То, что случилось так давно осталось с ним, и всегда будет с  ним потому, что он потерял вместе со всеми своими соратниками часть себя, он потерял верных друзей и пережил гибель слишком дорогого ему человека. Но не сломался. Во всяком случае не сломался окончательно. после  гибели Лео он стал более замкнутым, и никто никогда не тревожит его в моменты, когда  он молча сидит и плетет венок — это значит, что он снова и снова будет просить прощения, будет вспоминать, будет сидеть перед тотемом или на берегу моря, и никто не в праву одернуть его в такой момент потому, что каждый здесь пережил подобное и знает, что этим минуты молчания — единственная возможность снова быть рядом с тех, кто ушел...
Уходя, он был уверен, что о Барри позаботятся, он и сам взрослый человек, выполз бы на свет или бы нашел, чем позавтракать. Благо, Диггер оставил ему все на столе, разобрался бы и без него. Впрочем, так Барри и поступил, ему не всегда будет выпадать шанс быть строго под неусыпным контролем Харкнесса хотя бы потому,что Диггеру его по выздоровлении нужно отселить от себя, ну, или помочь ему вернуться... Как? Пока Джордж не знал точно, но постоянно держал в  голове все, что тот говорил и рассказывал, может быть ему бы удалось сообразить рано или поздно.
О парне там позаботятся — вот, что Джордж знал наверняка, все там с любопытством и сожалением относились к нему, здесь никого не принимали в  штыки, но так всем миром принимали впервые с момента  образования поселения. Напоят, накормят, помоют, оденут — он был совершенно уверен в том, и спокоен как никогда.
Вот силок — в нем зверь, вон силок — в нем птица, вон капкан — в нем добыча, голодать им точно не придется, ко всему прочему Барри предстоит тут отведать экзотики вдоволь — на  обед сегодня будет крокодиловое мясо так, как в  капкане — крокодил. Тащить его без пикапа будет сложно, но Джордж не отчаивается — уйдут весь: на мясо, на шкуру, на украшения. К слову, он уже приметил пару зубов из пасти, из которых сделает Барри амулет так, как его не удалось заклевать грифам, стало быть он считается избежавшим смерти по своему везению, а у местных народов одним из покровителей везению является  именно крокодил. Может быть потому,что некоторым его жертвам везет уйти от него живым...
На пути его лежит только лес, да лес, обратно в поселение  он возвращается  той же  тропой. Долго, нудно тащит за собой шкуру на листьях. Да лучше бы  он на машине поехал! И все же  он доволен собой сегодня, а значит, у него не так много поводов быть хмурым и смурным, это даже радует. Что ж, он уже настроил себе планов  о том, как будет адаптировать паренька к здешней жизни, но...кажется, им уже вплотную занялись. Во всяком случае ему  докладывает  об этом часовой, мол, помыли, одели, присмотрели.
Прекрасная новость, с которой Диггер оттащил мясо дамам на разделку, заняв их с самого утра, и явился с вой дом, правда, прежде заглянул к доктору, осведомился, как все прошло, выслушал все, что тот вещал, и со спокойным сердцем побрел к себе. Вот он — гость дорогой — сидит и рассматривает бумеранги, понятное дело, что в других частях света таких, как  здесь не увидишь, ишь, сидит, высматривает что-то, наверное, узоры — они классические:Великий Радужный Змей, кенгуру, черепаха, солнце, дельфин, коала, птицы...
—... Научить тебя таким пользоваться, м? — уж кто-кто, а  он — эксперт экспертов в  этом деле, они все изготовлены его руками, и разрисованы им же, неудивительно — мастер ведь, — Смотрю, народ тут  о тебе позаботился...Чудесно. Общественно-полезное дело тебе найти... Хм, поедешь со мной к  тому месту, где тебя нашли? попытаюсь что-нибудь понять там, может, найдем зацепку... А вообще, у нас тут дела несрочные — я притащил добычу, так что о еде можно не волноваться, а так...отвезу тебя к океану... — он прошел, и присел на пол, сложив ноги по-турецки, уж очень ловко он это делал, — Дом мы тебе выделим, рядом с медиком как раз есть один, сметем там пыль и сдернем с мебели чехлы, полгода тому парень погиб на охоте...,но, думаю, там ты обживешься. — а вот и ответ на его вопрос, Диггер все продумал, его мозг работал, как часы, надо сказать, что работал постоянно — он все время занимал себя разными мыслями, словно боялся  отупеть в в спокойствии. Сидя перед Барри, Ди тоже невольно обвел свою коллекцию взглядом, да, хороша коллекция. тут везде бумеранги, разные, из разного материала, разного назначения, есть один черный — вообще гематитовый, но это — не боевая вещица, это — подарок, из вечно-спящего минерала. Гематит не отдает хозяину  ничего, только забирает и растворяет в себе, за  то и назван спящим. По ним можно очень многое сказать о их владельце, здесь есть и знакомые Барри, в смысле, Флэшу, железные рэзоранги, и есть совершенно безобидные на вид деревянные экспонаты. — Тебе подойдет этот, как мне кажется... — он поднимается и снимает один. Густо-бордового цвета, как небо, что перед закатом затянули тучи, прошитый силуэтом желтой сверкающей молнии. Знак? Да, возможно. Мастер знает, что этот вид оружия, как и любой другой, очень... капризный, и должен идеально подойти хозяину, иначе ничего, кроме как прилетания в  голову мили в спину  от него не жди. —... Научишься пользоваться — это не так сложно, бушмены из глуши нашего континента пользовались ими  с самого начала своего существования... Пара  дней и будешь сам себе фрукты сбивать...
Странный инструмент, на вид — игрушка, а на деле...Флэшу  ли не знать, как на деле может прилететь острым снарядом, оставляя  жгучую боль. Впрочем, именно благодаря  этому  оружию Капитан Бумеранг оставался непонятным, он всегда  точно знал, по какой траектории полетит конкретно этот ранг, но знал это наверняка только он сам, для прочих же  людей это оставалось загадкой и неожиданностью. Ха, а  он с усмешкой всегда развлекался тем, что крутил заточенные, как бритва, бумеранги в пальцах, играючи, он отпускал в полет один за  одним, не боясь ни промахнуться, ни получить своим же  оружием себе в спину. Он — сам, как  бумеранг — не отпустил прошлое, не смог спокойно бежать в  будущее.
— По легенде бумеранг — это ребро змеи. Змей пожаловал ребро одному мальчику после  того, как сам безуспешно пытался достать с  дерева желаемые плоды. И научил мальчика  доставать плоды. И делил их пополам. Но потом...потом мальчик стал слишком  толстым,и не мог управляться с  этим оружием, и змей  отобрал его... и сожрал мальчика. Одними плодами сыт не будешь, и змей пожаловал свое ребро охотнику, и тот приносил уже не фрукты, а мясо и птицу, делил со змеем пополам, потом к змею пришли еще  охотники...и змей раздал ребра, умер и превратился в сверкающее  божество... охотники всегда оставляют часть добычи змею, который дал им ребра....бумеранги, если ты видел когда-нибудь ребро змеи... — у него тут есть змеиный скелет, на кой  он ему? А его ребра идут на амулеты, так что он пространно указывает рукой на сухой скелет из позвоночника, головы и ,конечно же, ребер, больше костей в змее и нет.
Странно у него здесь, страшновато даже, обычный дом с  обычным бытом, где яркими акцентами вся  эта трабальная утварь — косточки, скелеты, перья, маски, бумеранги эти повсюду. Так вот он какой. Не смотря на  то,что выглядит он обычным европейским человеком, выросший здесь, он остался совершенно всецело обращенным к духам и легендам, и это удивительно без малого. Белые  люди обычно воспринимают подобное исключительно, как сувенирную продукцию, но надо сказать, что этот — исключение, как и все, кто живут здесь, здесь не было стопроцентного завоевания, здесь белые и местные очень тесно переплелись, сосуществуя в совершенно диком крае. Насколько тесно можно судить и по Диггеру — в рыжих волосах вплетено перо, на руках уйма браслетов, постоянно бряцающих, шея в амулетах,и при всем этом  он носит камуфляж, при себе имеет и нож, и даже часто берет с собой винтовку. И вместе с тем  он остается белым человеком, который пользуется местным и самым, что ни наесть экзотическим оружием — бумерангом. Вот так край чудес...
— Предлагаю позавтракать... — он еще с утра ничерта не ел, конечно, он голодный, а посему в ход пойдут фрукты и чай, первое время здесь все фрукты кажутся экзотикой, но местные дары природы часто очень похожи вкусом на своих привычных Барри сородичей из других частей света. Ничего необычного, ничего ядовитого. За рационом Барри Бумеранг пока будет следить сам, так что вот ему на сегодня удивительно-большая плошка фруктов к завтраку, пусть ест то, что захочет, все  они подобраны так, как прописал врач — в них много магния, витамина С, калия, се, что нужно, чтобы восстановить парню силы и защитные свойства  организма. — Ешь... все вкусное, это — местная слива, это — цитрусы, это — что-то среднее между черешней и сливой... — богатый на удивительные фрукты край, собственно, в итоге ничего сверхнового — вкусовые  ощущения,конечно, за гранью реальности, новы и свежи, но в целом — ничего экстраординарного.
Он, правда, все еще показывает Барри, как  эти дары есть, чтобы не поперхнуться косточками и не остаться в узорах брызгающего сока, но в довершении трапезы обещает сегодня заняться его посвящением по поводу съедобного и не очень,а так же обещает научить его добывать себе самостоятельно такие вкусности. Фрукты  здесь не основная пища, но очень нужная, любой перекус можно осуществить, не сходя с места, ну, практически. Этот недружелюбный край на деле...не такой уж и недружелюбный...
— Пока ты освоишься, мы придумаем, чем тебе заняться, скорее всего с  твоими знаниями, ты будешь помогать медику...охота для тебя пока...сложное ремесло, но я буду тебя учить и брать с собой...— он говорит сейчас, как самый  обычный отец самом  обычному сыну, — Все получится, парень, ты всему научишься, а я найду способ вернуть тебя  домой. Обещаю. — верить ли ему? Но...Негодяи были повязаны кодексом чести между собой, который  никогда не нарушали, Диггер — не исключение. Так, может, ему стоит верить. Здесь — точно. — ... И, да, так, как с некоторыми ты уже познакомился,я представлю тебя  остальным...в полдень, обычно в полдень у нас собрание, раздаем слонов на день... я буду ждать тебя в полдень, в середине поселения, где натянут флаг... — он дает ему время побыть одному сейчас, поесть, переварить услышанное, поизучать здесь все, он ведь, как ребенок, что в первый раз все  это видит. А у  Ди свои дела — он берет манго, разрезает пополам, это — подношение, место которому у тотемного столба, неудивительно, что он преподносит дар — у него есть вопрос, но не к  божествам, а к Леонарду, и общаться с  ним он тоже может через эти странные идолы, неудивительно, ведь он похоронен именно здесь.

Если человек не хочет ощущать себя нахлебником, то тут уж, как ни вертись, не заставишь его быть в его тарелке, но и Диггер прекрасно понимал, что каким бы гостеприимством эти люди его не одарили, каким бы красивым этот мир не казался, как бы  ни было с ними хорошо — они все ему чужие, это все — чужое, и ему нужно жить свою жизнь в своем времени. Вернуть его домой, но как? Он уже пообещал это сделать и пока не в силах сделать больше, чем снова пообещать. И от того ему становилось горько. Он привык обещать и делать, исполнять, но не отчаиваться — тоже его конек. Он внимательно выслушивает о том, что Барри еще и не готов себя чувствовать притеснителем даже, если он сам  оказался в трудном положении. Глупость? Нет, врожденное, благородное нутро и воспитание, которому можно позавидовать.
— Ну, пока мы решим тебе вопрос с жилищем, которое ты хочешь отработать, придется тебе попереть мое  общество, — что ж, если Барри нужна возможность чувствовать себя  достойным того, что он пользуется благами и воздавать по мере своих сил и возможностей, делая вклад в  общий котел, то Бумеранг это уважает, даже  больше, чем кажется, — Ты и я останемся здесь, ты на кровати, а я — на гамаке. — натянуть здесь гамак, к слову, проще некуда, зацепить там и здесь, а выспаться рыжий может где угодно — привык за годы восстания.
За сим эту тему можно было считать разрешенной — еще бы, поди поспорь с огневолосым. Ну, а за тем, какая реакция была у Барри на бумеранг, Джордж следил пристально и напряженно, неожиданно вспомнив, что в своем прошлом парень сталкивался с его доппельгангером, и тот был куда более агрессивным, что касается раскидывания бумерангов. Что ж, возможно,у него были и вон те,стальные, которые венчают в шлейке грудь и этого Капитана, но, видно, Барри был с  ними хорошо знаком, он ни раз ловил его взгляд на шлейке и дело было не в  любопытстве, а в ...оторопи. Оторопи на интуитивном уровне, быть может от того, что он тоже знал, как эта штука может прошить мышцы, и вонзиться прямо в кость, доставляя неимоверную жгучую боль... И потому  отказ Диггер воспринял более, чем спокойно — каждому свое место,и правда, каждому своя глубина, каждому свой курс...
— Инвалид? Не мели чепухи, парень... — поддержка у него своеобразная, жестковатая, но того стоит, а еще он смотрит, как  тот пробует шелушить фрукты и нарочито медленнее чистит свои, чтобы  тот мог уловить, как  это делается, не маленький ребенок ведь — за руки не возьмешь. Кормили его тут на убой не потому,что он все еще оставался раненным и больным, а потому,что жизнь в  этом климате требует есть и пить, а фрукты богаты водой и витаминами, впрочем, у Диггера много банок с таблетками на прикроватной тумбочке — железо, магний, кальций, калий, антибиотики. Все  это частности, все из этого такие же нюансы, как и то, что Диггер будет присматривать за ним, давать советы, впрочем то,что парень смог определиться с тем,что согласен помогать медику — уже чудесно. Толка  от него будет много, Бумеранг это прекрасно знает и не смеет в  том усомниться, а уж когда  тот сам, доверившись, заговорил о том,что кое-что умеет, и может быть крайне полезным в  отношении воды — так и вообще расплылся в улыбке. Толковый парень, с руками, ногами и чистой головой..., но Диггер знал, что рано или поздно его нужно вернуть в свое время, на свое место, он чувствовал, что из-за  этого нарушения все словно плавно и все же идет наперекосяк. Словно что-то сбито, что-то не так. Вмешательство во время и пространство для него — что-то из области божественного, но он интуитивно ощущает всем своим нутром,что что-то не сходится, что-то нарушается в своем равновесии... Мир хрупок, каждый из миров, сколько бы их ни существовало, этот мир почти уничтожен, но тот, из которого пришел Барри...? Каждому написано жить в свое время и на своем месте, кто он, чтобы нарушать этот закон? Вернуть, как бы  то ни было, к тому же его после сна терзают неприятные переживания — к чему явилась во сне черная вооруженная тень человека, который давным-давно... или нет? Что, если эта скотина жива, и достать Диггера не может просто потому,что боится лесов с пауками и хищниками, о чем всегда заявлял — хах, ставленник США в Австралии не может вести себя  иначе, но...,что если охота все еще идет? И за себя Джордж переживает меньше всего, он в  этой  жизни исполнил свою миссию, и на том Свете его ждет гораздо большая награда, чем жизнь на Земле, но Барри... вопрос  открыт, как и то, что будет с парнем, если он останется  здесь.
Коль скоро они условились встретиться в полдень, то Джордж оставил своего гостя побыть самого с собой наедине, это требовалось ему, он не знает,как  он это чувствовал, но ощущал эту его потребность,к тому же у Джо была пара дел...
Стук, похожий на стук забиваемых в дерево гвоздей, но на деле в деревянную мишень безошибочно точно остриями входят точеные бумеранги, вертясь, они со зловещим свистом режут воздух, и вонзаются под разными углами в центр мишени, откуда бы он не выкинул их. Из-за головы с замаха, из-за спины, от локтя, снизу, от бедра, в прыжке, с махом по диагонали... Стук, стук, стук, все — в яблочко! И это внушает ужас, как бликуют лезвия, как четко и глубоко вонзаются в дерево острия, оставляя глубокие засечки, как резко взмывает рука каждый раз, чтобы отпустить смертоносное оружие в полет... Он взахлеб глотает воздух, то приближается, почти танцующим шагом, сокращая дистанцию до мишени, то отходит, горцуя, мгновеньем оседает, чтобы выпрыгнуть и оставить финальный бумеранг в изголовье мишени, на самом краю — точно в лоб. Вот оно — его истинное лицо, заходящийся в экстазе от этих выверенных и четких движений, пьянеющий от торжества охотничьего духа внутри него самого. Все  тот же Бумеранг, все  тот же Капитан и без небесно-синей формы, все с  той же шлейкой поперек  груди в белом пыльнике — длинном шарфе,что обмотан вокруг шеи, как грива. Не его ли ты знаешь, ни его ли ты  боишься, Барри...?
Когда здесь появляется очаровательный блондин, он уже чувствует по нему, что тот идет сюда с какой-то целью, потому  он выпрямляется, делает из фляжки пару глотков воды,и когда его за руку тащат к дому, он спокоен, заходит, закрывает дверь, и, даже усаженный на кровать, он все еще сохраняет самообладание:
— Я весь внимание, приятель... — он похрустывает шеей, и максимально расслабился, чтобы внимать ему. Но вместе слов пока тот перешел к демонстрации самого главного. Быть того не может! Костюм сочно-алых тонов, прошитый молниеносно-желтыми линиями, кольцо...неужели?! — ... Так ты выжил, ... Флэш.  — он смотрит на него не без удивление, изумления. конечно же, до мета-людей ему, как до звезд, и в то же время  он не прыгает и не касается его во всех местах, — ... Я не скажу тебе уходить, Барри, и я обещал тебе вернуть тебя...в свой мир, где бы  он ни был...
Он поднимается, рефлекторно покачиваясь на пятках, тяжело вздыхает, и кладет ему руку на плечо, при том,что у них есть разница в росте, Диггер ниже его, но это почти не ощущается в  общении с ним, — ... А еще я вынужден защитить тебя, ведь я не знаю, все ли из тех, кто хотел убить тебя... канули в небытие. — прикрывает глаза, и этот сон был почти пророческий, как ему кажется, сон-предостережение, сон-намек... Ах, если бы  он был одним из чтецов снов, если бы  он мог заговорить с Ленни тогда, если бы они могли говорить прямее, появляясь во снах. Озвальт Гэмболл — один из лидеров войны против мета-людей, случаен ли он...? Диггер в  том сомневается... — Есть один человек, который яро выступал за уничтожение мета-людей, и у нас нет данных о том,что он все-таки погиб...все данные не подтверждены, Барри... Будь осторожен, даже, если ты — Флэш...сейчас ты еще слаб... — придется  это признать, мальчик, нравится тебе  то или нет, — ... И пока мы с  тобой будем искать пути вернуть твою силу, я хочу, чтобы ты был максимально осторожен... никто не знает, что ждет тебя и таких, как ты, если кто-то смог выжить... Держись рядом, здесь так просто нас не достать...нет техники и средств гео-локации, и знаний...— он проходится по своему жилищу к занавешенному зеркалу, сдергивает материю, касаясь словно бы дымчатого стекла пальцами, — ... Когда-то этот человек выступал от США в Австралии, сперва за геройскую удаль, а после...за то, что мета-люди предали идеалы свободы, равенства и справедливости... и за  то, что Сволочи должны быть казнены на ровне с  ними... И он руководил операциями по устранению моих соратников... это он убил их, каждого валили по его приказу...Магстр Зеркал, Погодный Волшебник, Топ, Крысолов, Тепловая Волна... все  они были уничтожены потому, что пошли против его личного интереса выжить, выйдя сухим из воды... Капитан Холод...погиб по его указке... — он заносит руку над зеркалом,но не бьет — это бессмысленная ярость, — ... И я  боюсь, что этой падле удалось выжить, сны...сны не дают мне покоя, парень...И в  этих сназ тень с его лицом очень хочет достать меня...откуда-то...из-за пропасти...словно из-за океана... но от меня ему не нужно особливо ничего, он отнял у меня всех, кого мог...,а вот за тебя я беспокоюсь... Чем скорее мы найдем ту силу, что может вернуть тебя  обратно — тем лучше... — он завешивает зеркало обратно, старается выпрямиться, сбросить с себя  это напряженного и кипящее чувство, — ... и мы пока молчим, что ты  Флэш. И пока стараемся выжить, Барри Аллен...
На  том свою пламенную речь он прерывает, им нужно обоим охолонуть, домолчать все, что в  них обоих плещется, и прийти в себя. Слишком много открытий, потрясений, несправедливостей, но вместе с тем Диггер еще тверже вознамерился помочь парню и как можно скорее.
— А знаешь...давай вечером возьмем машину и съездим в тихую заводь, хоть места  эти посмотришь, пока ты  здесь... — им не нужны  лишние уши,но у них у обоих есть, о чем рассказать, что излить из себя наружу,чтобы перестало болезненно кусать изнутри, как нельзя кстати — здесь восхитительные виды, чудесная природы, божественные красоты. Возможно, Бумеранг просто понимает,что побывать в Австралии — не каждый-то и день получается, да и он хочет, чтобы Барри...запомнил этот мир, это место. Для чего? Может быть,чтобы однажды что-то понять, а может..., чтобы  он запомнил Бумеранга таким и знал,что где-то есть другой,не  тот, которого он знал...? Возможно...
Меж ними еще больше секретов, но вместе с тем меж ними еще  больше  доверия, как бы оба не хотели, они все плотнее прижимаются спинами друг к  другу, оба зависимы друг от друга, быть может один владеет ключами  от этого мира, а второй получает бесценные знания, как  того не допустить, и  это устроит Джорджа еще больше, чем простое его освобождение. Ведь где-то все миры имеют точки соприкосновения... Может быть где-то, когда-то Барри предотвратит эту судьбу для своего мира задолго после  того, как вернется из этого измерения. Думал ли Флэш когда-нибудь, чтобы сразиться плечом к плечу со злейшим врагом, бесконтрольно-жестоким и кровожадным, думал ли он, что кроется за темной зеленью осоловелого в  бою взгляда, за ядом его слов, за горечью и болью его атак? За каждым звоном его рявканья вслед, за каждым обещанием освежевать заживо, за каждым порывом, за каждым мгновеньем движения?
Серые джунгли стекла и бетона, где в тени скрывается охотник со сверкающим лезвием, которое, повинуясь ему ведомым законам режет воздух, вонзаясь несчастной жертве в глаз, прерывая ее земной путь. Вот последнее, что Барри должен помнить из сводок. Человек, который перешел Бумерангу дорогу, упрятав его в тюрьму, но тот изворотливо и хитро покинул ее стены, и поквитался с  обидчиком. Это там, где его дом, а здесь последний ранг со свистом вонзается в мишень, оставляя страшные зарубки, и он уже битый час кидает лезвие за лезвием, словно безумный, так он сводит свою ярость, свою горечь и боль, и страшно смотреть на деревянный снаряд, усеянный, будто дикобраз иглами, этими сверкающими бумерангами. Сквозь зубы он шипит, как змея, и в безумных его изумрудных глазах полыхает все та же неконтролируемая ярость, он ревет, нанося удар за ударом, совершая замах за замахом, выпрыгивая или почти прижимаясь к  земле, танцуя смертельный танец на остриях полыхающих лезвий, гибкий, ловкий, невероятно контролирующий свое тело, то смиряющий гнев на милость и смирно подходящий, оглаживающий пальцами лезвия, высекшие щепки из дерева, а то снова и снова бросающийся на искалеченную мишень, словно добивая кого-то, кого рисует его память в деталях и ярко, убийственно невозможно, что аж тяжело дышать. То, с каким финальным криком он всаживает крупный бумеранг в мишень навылет, заставляя стряхнуть с себя все мелкие ранги,  заставляет в венах стыть кровь: дикий, неудержимый и неукротимый зверь, имя которому Капитан Бумеранг, та часть его личности, что не остановится, даже, если все вокруг будет в кипучей  горячей крови. Пусть все  горит очищающим огнем, пусть все захлебнуться в крови, в  этом – его стихий, безжалостность и запал битвы. Где он потерял голову, где он нашел себя…неожиданно-четко.
Через пару часов экзекуции над снарядом, Диггер успокаивается, прошлое отпускает его, и его зверина личина снова прячется за человеческое  лицо, как всегда, как во всех мирах… Он снаряжает машину, просит очаровашек с кухни приготовить им с собой снеди и уведомляет, что эту ночь оба проведут вдали, в бухте.

Здравое понимание  того, что в случае, если кто-то прознает о том, что Флэш — не так важно истинный из этого мира или посланник иного пространства — здесь, то проблем не миновать, было, есть и останется, но с другой стороны Бумеранг как нельзя отчетливее сейчас понимал, как  он нужен Барри, нужен немного больше, чем тот сам готов признаться. Это скорее отеческое чувство, в силу возраста доступное Бумерангу,и  он кивает ему, они дали взаимные обещания, чего бы это сейчас не стоило слово дано, и никто из них не потянет свое слово назад...
То, что Барри отдаст врага врагу на поругание — быть может ход необходимый, в том, что Джордж все никак не отпустит свою боль нет ничьей вины, но то, что он хочет мести — это слишком мягко сказано. Какое-то время он жил, питаясь только чувством мести. это были те двое суток, когда тела  доставляли до Австралии, он жил в бреду, он жил почти под наркозом, чтобы перенести эту трагедию, выжить после нее, и только после похорон он остепенился, но отпустить, простить до конца он не сможет уже никогда, он знает это лучше всех, неоднократно на месте мишени в его глазах вставал образ этого гнусного человека по имени Озвальд, и тогда мишень разлеталась в щепки, нет никакой гарантии, что, получив своего врага в свое распоряжение Харкнесс не разорвет и его прижизненно на куски... Впрочем, это Барри решать, что делать с тем, кто пустил мир под откос, если тот попадет к нему в руки, а пока...
Джордж слушает его,очень внимательно — спидстер, вероятно, это создание с такими же качествами, что ж, тогда — неудивительно, что он единственный враг Барри. Враг, который обладает схожими силами, и борьба с которым — словно бой с отражением или с тенью, но то, что Барри великодушно переживал его уход...странный и в то же время очень светлый знак, он не может желать людям зла, не может отдаваться ненависти до конца,  не может пылать злым пламенем. И он не может явиться сюда, намерено желая сделать зло. Уж точно.
Сплавив Барри медику, он еще немного поистязал мишень, а после  занялся подготовкой машины. Военный бронированный  джип со снятой тентованной крышей, массивная машина, скорее всего одна из моделей Джипа Ранглер, без ремней, но с "кенгурятником", идеальная машина, чтобы кататься по непролазным местам. Бензин в  бак, канистру с собой, трос, ремонтный набор, масло, палатка, два спальника, и провизия в ящике — приготовленное и упакованное мясное рагу с  овощами, фрукты, пять бадеек чистой воды, шесть баночек пива, все, что нужно, чтобы остаться на берегу на день и ночь, и все,чтобы поговорить по душам,если это будет необходимо...
А вот и Барри, что ж, дорога пролегает по лесам, потом по взморью, по скалистому берегу и в  довершении они съедут в красивейшую белую бухту, знаменитые пляжи австралийского континента всегда славились неимоверной красотой, Рай на Земле — это где-то рядом...
— Буры? Да, это остатки от буровой машины, ее потеряли безвозвратно, использовали, как единственный тягач, сам понимаешь... — призадумывается, — ... Установки, да, если остались детали...или то, что может дать сработать из них привычные схемы? О, ты  договорился с доком? Прекрасно, твои навыки ему пригодятся несказанно, поверь мне, старик будет рад свежей голове... — и усмехается, заслышав о том, как местные райские пташки положили на него свои сверкающие глазки, — О-хоу, Барри...я тебе подскажу намеком,чего они вертятся вокруг тебя... Ты парень, они — девчонки, в силу призвания медицинского характера — без комплексов, и... в общем,... — подмигивает ему , натягивая улыбку — без малого — до ушей, — ... Две девочки и один мальчик — тоже неплохо, ага?
Наверняка, Барри сконфузится, когда осознает, что это прямейшее выражение девичьих желаний в его сторону со стороны местных жарких очаровашек, хах, здесь люди живут одним днем, немного обреченно, и все же в  том есть своя прелесть... Люди здесь совсем другие — они выразительны, добры, много и часто смеются, чтобы не плакать, живут так, словно завтра все кончится, словно солнце не встанет, создают семьи, заводят детей, и отдаются слабостям, когда на то есть время и возможности, а слабости у них обычные, человеческие: слезы об утраченном, воспоминания о том, что рухнуло навеки, печали и страхи. Они все те же люди под гнетом обстоятельств, они едят, пьют, мерзнут или изнывают от жары, любят и ненавидят, смеются и плачут, хотят и отказываются. Неудивительно, что такой привлекашка, как Барри, мгновенно завладел вниманием девчонок, пожалуй, настолько необычный парень им намного милее, чем приевшиеся здешние  самцы-добытчики, это нормально, это- эффект нового друга, ив том  нет ничего плохо, пуще  они липнут только на  этого рыжего спасителя, неудивительно, здесь его абсолютный авторитет — ни один мужчина не осмелиться спорить с  ним, ни одна женщина не упустит шанса завладеть его вниманием.
— В общем, если ты  надумаешь расслабиться..., то темненькая — Эшли, рыженькая — Гэби, девчонки хорошие, нетасканные... понравился ты им, смирись, мальчик-колокольчик. — и хохочет, еще бы, у того, наверное, будет определенная реакция, которая на его светлом лице будет смотреться, как мина сконфуженного ангелочка. Не сказать, чтобы Джордж был очень тактичным по жизни человеком, ему было присуще воспитание и такт, правда, больше это относилось к прекрасному полу = ах, девушки такие чувствительные создания, в сторону одного с собой пола индивидов он чаще позволял себе колкие комментария и сочные высказывания. А еще чаще  он защищался своей агрессивностью, в  этом мире  он почти повторил свою судьбу из мира, в котором знал его Флэш, и общие черты характера совершенно не изменились...
Лагерные ворота закрываются, и первое время они едут через почти не пропускающие свет переплетшиеся ветви деревьев, что над головами образовывают своеобразный купол, и под этим куполом пролегает дорога, но вот прогал,и сюда льется солнечный свет,наполняя тенистые кущи сочно-зеленым цветом, и тут же видно, какие диковинные цветы распустились в округе после  дождя — алые, розвые, желтые, совсем не похожие на  обычные цветы, они благоухают экзотическими запахами, вот в  зарослях сидят пестрые попугаи, неподалеку заливается кукабарра своим хохочущим голосом, а там, из-за огромного куста, навстречу им выходит любознательный казуар — птица неземной красоты размером с невысокого человека, весь мир здесь — краски, стоит только увидеть это.
Сквозь селящейся золотистый свет так легко увидеть красоту этих диких мест: чудные растения, примечательные животные, цветы и плоды... удивительный мир, за просекой лагеря совсем одичалый. Здесь дикие звери не бояться  людей, отвыкли, идут к рукам, не зная, что их могут убить, птицы слетают прямо на голову, вот и сейчас на раму, на которую натягивается тент, слетает цветастый попугай, заливается своим диковинным пением, совершенно спокойно сопровождающий их в пути.
— Красиво? Это мягко сказано... Тут уникальная природа, уникальные существа...,ну, я про местных представителей фауны, не о нас... — посмеивается, ведет медленно, тут такие корни и ямы, что можно застрять даже на такой всепролазной машинке, а то и уйти с  дороги в кювет, в канаву, и тогда придется тащить машину назад своими силами. — ... Тебе здесь понравится..., пока ты здесь, я тебе все покажу, а  то когда еще... — когда еще  он попадет в Австралию? Теоретически Флэш может добраться до нее в мгновенье ока, но к чему ему просто так являться в край, где все вверх тормашками? И вот он шанс, чтобы побыть истинно-свободным, от цивилизации, от серых дней...,но какой ценой... — Мы сейчас проедем через лес, выйдем в полупустынные зоны, там минут пятнадцать, можно разогнаться наконец, и выедем на  дорогу вдоль скального хребта, а там полчаса и океан... — как много здесь сплелось воедино: леса, океан, скалы и пустыни, как все переплелось корнями, проросшими в вечность, даже в мире, где надлом переменил все привычное, Австралия осталась прежней более, чем другие материки, сохранила самобытность и осталась такой же тяжелой для выживания, где  только сильные  духом могли остаться в  живых.
Двигатель мощный, погода благоприятная, несильно печет пока что, да и с моря дует солоноватый, свежий ветер, неповторимый запах океана разнося по округе легким послевкусием, которое ощущаешь на кончике языка после вдоха. Песок алый, словно кровь, с крупными гранеными, острыми песчинками, но со временем, когда они покидают пустынную зону, он светлеет, становится все более и более похожим на пыль, обесцвечивает, делается белым, и это значит, что рядом океан, со времнем песочную массу под колесами меняют редкие растения,а потом и плоские, светло-серые, словно шлифованные, каменные плато, по ним машина катится осторожно, еще бы, а еще через какое-то время вдоль прокатанной дороги вырастают скальные шпили, с уступчатыми отвесными гранями, выветренные, почти идеально гладкие. Сквозь этот каменный караул дует ветер, и запах его сладковатый, терпкий — местные растения постарались, еще немного и они выедут из каменного коридора на отвесный берег с видом на невообразимо-лазурную даль, где вдали небо в своей голубизне и море в своем бирюзовом оттенке сплетаются воедино, кажется, край Земли — это и впрямь здесь! Он дает возможность парню насладится видом на океанический простор, вдоль берега белеющий пляжами с кристальным песком, похожим на снег, с реющими над водой чайками, с зеленью, что слелется вдоль берега в виде деревьев и кустарников в серыми стволами, с кенгуру, что нежатся на песке у кромки воды...
Снова машина трогается, вдоль, по отвесному склону, пока не начнет снижаться высота, и тут машину он выводит по спуску к тихой, дикой бухте, где бирюзовое море еле-еле набегает на берег, скрытая от ветров заводь с белыми, вымытыми солью стволами деревьев, местом  для костра, и отмелями, где плавают деловитые скаты.
— Добро пожаловать на один из лучших мировых пляжей — Уайнгласс Бэй, Барри... — феноменальное место, с несколькими тихими заводями и безопасное: здесь нет акул, а  скатов легко и просто согнать с  отмели.
Мир полон чудес, не так  ли? Волшебный край, где переплелись агрессивные виды и добрые, забавные люди, принимающие жизнь такой, какая она есть. Восхитительные виды, достойные фотовыставки в центре города, картин пера лучших художников, и все  это — сейчас прямо перед ним, этот песок, что просачивается сквозь пальцы, океанические волны, что лижут ноги, ветер, что треплет волосы, неимоверно-высокое, голубое небо, по которому пробегают редкие барашки облаков, эти запахи, голоса чаек, что любопытно расхаживают подле... Возьми, Барри — это твое!
— Ну, что скажешь,м? Нравится? — он лукаво улыбается, и чтобы  тот пришел в себя, слегка подталкивает его локтем в бок, — Вылезай уже, давай, сейчас я разгоню скатов на отмели и искупаемся... — он тянется, вставши на песок, расшнуровывает берцы, и раздевается без стеснения, еще бы, тут такой божественный берег, что тянет только залезть в воду и не выбираться из нее. Жара усиливается к тому же, а, искупавшись, он обещался поставить палатку, к тому же тут, под деревьями есть тень — прямо туда и поставят.  Он все вещи складывает на камень, и только сейчас его можно рассмотреть — с прямой, как струна, спиной, поджарый, с несколькими шрамами на боках и спине, с массивной татуировкой меж лопатками, изображающей бумеранг, так напоминающий в  этом месте крылья, конопатый, как черт, на удивление жилистый, он заходит в воду, и разгоняет под ногами скатов-хвостоколов — будет нехорошо, если ужалит. Они охотно уплывают в сторону, и пару  он загоняет на каменистую отмель, и оттуда два ската уже не выплывут — они пойдут на  обеденный деликатес. Теперь, когда  отмель чиста, он заходит в воду — дальше и дальше, а вода все никак не станет ему хотя бы по грудь, а потом  он резко бросается вперед — там мель обрывается и начинается темно-синяя глубина, его долго нет над водой, он появляется лишь спустя время и довольно далеко — а  хорошо плавает, рыжий черт!
— Ну, ты  долго будешь там свои штаны складывать? — он шутит, конечно же, он вообще старается его приободрять постоянно, — Давай, а то солнце разогреет — не вытащу тебя из воды  тогда! — и гребет в сторону берега, гребет быстро и очень уверенно, встает на цыпочки там, под водой, качается вместе с каждой набегающей волной, подставляясь ласковому солнцу — свобода, счастье быть живым, невероятная воля к  жизни и это все — о нем. Там — скальные выступы, там — зелень на берегу, а там, вдали, остав затонувшего давным-давно линкора, он торчит чуть менее, чем половиной своего массивного корпуса, носом, точнее, из воды, как мрачное напоминание о том,что против природы даже совершенная техника ничего не способна сделать, на нем свили гнезда чайки, внутри него, под водой, устроились рыбы, кораллы, водоросли... природа все поставила на свои места. Он ждет, пока  тот пойдет зайдет в воду и будет с удивлением идти дальше и дальше, не понимая, почему не наступает глубина, а когда  он провалится под воду, загогочет, подождет, пока  он выберется, и снова и снова обратит его внимание на  то,что просил смотреть под ноги, конечно же, смилуется,и расскажет ему, что здесь есть зона мели, и  она  обрывается примерно в  этом месте, резко и глубина очень большая, здесь вообще дно неравномерное насыпано песком, так что нужно быт внимательным, а вода здесь соленая  до одури — с непривычки может сильно замутить, но стоит выйти на берег и все пройдет...
Он часто ныряет, достает ему со дна диковинные ракушки, иногда в них есть и их безобидные обитатели — забавные и глуповатые, а, когда наплавается, выбирается, выжимает свои рыжие волосы, которые  от соли встанут дыбом — вот почему  он брал с собой свежую питьевую воду, и прохаживается по раскаленному песку до одежды, чтобы натянуть нижнее белье и взять нож. На таком солнце кожа почти мгновенно высыхает, становясь соленой, с острым морским йодистым запахом, зато все воспаления и раны отлично промыты, и скоро затянуться — морская вода вообще используется на покрытые новой кожей ранки, как лекарство.  Теперь он будет ставить палатку, легко и просто, так, словно делает это каждый день по нескольку раз, вот и готово место в теньке — чудесно, а после он находит применение и ножу — идет разделывать скатов. Легко и просто он вонзает нож в рыбье тело, поддевает шкуру, чистит  от потрахов, все  это он скидывает на кромку воды, и чайки почти сразу растаскивают это на обед, а после с двумя потрашенными тушками идет к кострищу.
— Барри, кинь мне из палатки средство для розжига, зажигалку и сигареты... — вот он еще настрогает палочек и запечет эту прелесть, а под пиво это — настоящий деликатес. — Ну, скажешь, не курорт? — усмехается, конечно, но это не усмешка радости, он знает, что эти реалии — не отдых,и что парню бы назад, в свое измерение, а пока его нужно просто отвлечь, чтобы  он не сидел и не мыслил без конца  о том,что он нахлебничает или что он может застрять здесь навсегда...

Надо сказать, что Бумер спокойно и с пониманием выслушал короткую своеобразную исповедь Барри о том, как на скоростях не успеваешь насладиться красотами мира, что сказать — такое у него проклятие, иначе не назовешь, живя здесь, в  диких местах, одичавших еще пуще после конца всего сущего, Диггер привык к окружению величественной и яркой природы, его скорости для  обычного человека немалы, но он и в сравнение не идет со своими рефлексами с теми скоростными рамками, в которых существует Флэш, и из которых выпадает Барри, выпадает, но это не дает ему  никакой передышки. чтобы  жить Флэш должен... бежать. Это не жалость, это человеческое сопереживаний тому, как, попав сюда, парень открывает для себя  новые ощущения и виды. Пусть он здесь случайный гость по стечению мерзких обстоятельств, но Джо Ди надеется, что он запомнит этот затерявшийся вне цивилизации мирок хоть ненадолго. Зачем? Как наставление, как урок, что природа свое все равно заберет — она делала это миллионы лет, а вот людям слаще не станет.
И его мысли о том, что без любви нет плотской радости тоже воспринял без какой-то тени насмешки или как что-то ненормальное — ну, моралист парень, в конце концов  он живет там, где у него есть выбор любить или ненавидеть, тут же люди живут узким кругом, не то,чтобы между ними нет святых чувств, а есть только звериная надобность е*сти все живое...,нет, здесь — сама  жизнь другая, увы и ах. Посмотреть на  эту мерзотную рыжую морду, то можно начисто заочно лишить его всего человеческого, давая ему оценку и, в  общем, не сильно промахнешься, а еще по повериям он, конечно же, бездушен, пошл, туп и его нужно спалить на костре, о чем страстно мечтали все его противники из числа правительственных организаций. Да, сжечь на костре, предварительно переломав его всего, вымотав с него живьем все связки, и в  довершении спустить кожу, чтобы  всю массу спалить на жертвенном костре. Так что ему  лично не привыкать к предвзятым оценкам, рыжие ведь не люди по мнению целого огромного процента людей, да он и не претендует на высокоморальность и сверхчеловечность. Так что слова Барри его не задели ни коим образом.
— Оксид железа... на самом деле кровь — всего лишь химический состав, который дает нашим белковым телам жизнь, перегоняемый высокоэластичной сверхвыносливой мышцей химический состав красного цвета... — он подвел свою своеобразную черту, что хотел сказать? Ну, может быть  то, что все  люди смертны, а ценность жизнь — не чуд, а всего лишь процесс, который протекает во времени, да, процесс жизнедеятельности. но за него невероятным  образом держится все  живое, чтобы  жить — нужно жить. Парадоксально, но факт. — ... кровь планеты...это, скорее, вода, парень... во всяком случае — здесь... — да, пресная вода, вода соленая, любая, хоть какая-то, где нет воды — нет жизни, это место — милое и яркое на вид — еще недавно было почти мертво.
А вот и берег — все  эти суетливые птички, что на отмелях рыли клювами песок, блики воды, соленый, дурманящий запах морской дали — Рай — где-о рядом, Рай после Ада. Неловкость в  движениях Барри шла в разрез  с  ловкостью Флэша, но ни Диггеру его судить, как  они уже говорили тот потерял свою силу, но уверенно шел на поправку, как бы Ди не хотелось, парень навсегда принадлежит цивилизации — это особенность тех, кто живет там, где природа не граничит с человеком, сам он выродок этих диких мест, города ему были 15 лет назад ни чужды, но все встало на круги своем — как в глуши вырос, так тут и остался...
На  отмели Барри вел себя ровно так же,как ведут себя  городские на курортах — он был не приспособлен в полной мере к  этим райским местам, он выглядел неуклюжим и нелепым, потому его проводником в мир дикой природы стал рыжий, которого тот когда-то считал исчадием Ада, впрочем, Харкнесс оставался им и сейчас, будучи другим, параллельным, он все еще оставался Капитаном Бумерангом, немного под другим углом заточенным, но он был все тем же: ядовито-рыжим выходцем с земель, куда его предков ссылали работать и дохнуть в глуши агрессивной природы. То, как  он движется, как уверены все его жесты, как профессионально и виртуозно он управляется с собой в этих условиях — удивляет, но это ключ  для  Барри,чтобы попытаться приблизиться к разгадке этого без малого экзотического злыдня, в условиях города приобретшего чуть более человеческое лицо чисто на контрасте с цивилизацией, здесь же все возвращается с  ним вместе в исконное  для него обличье — охотника с бумерангом. Он, как дикий зверь, что не знает в своей стихии преград, уверенный и точный, и, столкнись Флэш с ним в Австралии в бою, не факт, что парню было бы  так же легко его одолеть. Легко ли? С ним всегда было сложно, он мыслил, как человек, а полагался на рефлексы и инстинкты, свойственные обычно зверям. И сейчас самая наглядная демонстрация — он пархает над миром, которым владеет жестокая и величественная, прекрасная природа, он стремителен и непринужден, ничто не становится  для него и малейшей проблемой, его не обжигает солнце, его держит вода, ему благоволит ветер, он, как зачарованный, вокруг него, кажется, кружатся духи, амулеты которых на его шее целой связкой словно нательный крест он носит, не снимая. Он и сам — огневолосый дух, хранитель сверкающего пожара воли к  жизни.
Удивительно. как люди приспосабливаются под любые условия — неимоверная  жара, опасные звери и ядовитые растения,и все не по чем тем, кто живет здесь, и радуется  такой жизни. Отвратительные во многом люди, разве нет? На них бы с презрением взглянули офисные клерки, попади они сюда, да, взглянули бы с омерзением, если бы выжили... Барри тоже скорее всего подсознательно испытывает к этой братии тех, кто должен был давно сдохнуть, некоторое отвращение во многих вопросах, но это — неизбежно, разность народностей, скажем так. Вот почему Диггер снисходителен ко всему, что Барри делает и говорит, он всегда делит все пополам — как минимум, человек, попавший сюда совершенно из другого мира не виноват в  том, что уклад местной жизни ему претит, это — не его вина,и не его осознанное желание не принимать это все, как данность. Он не сможет это принять, он — чужой  здесь, он должен жить в свое время, в своем месте. И Ди  это прекрасно понимает, даже, если визуально порой кажется совершенно иначе, иногда слишком навязчиво ощущение, будто Джордж забывается и говорит Барри, что не все так плохо, но на деле Бумеранг все меньше и меньше пытается именно так успокоить своего приятеля. Он все чаще и чаще  говорит ключевые слова "домой", "вернуть", "назад", "в свой мир" — понимает, что каждому своя жизнь, его жизнь здесь, и она рано или поздно оборвется в  этой забытой Богом глуши, прожитая бесцельно, оборвется, и всему придет конец, как родился — так и умрет, у Барри же своя реальность, свои великие свершения впереди. Но для начала ему нужно пережить здесь свою слабость. может, это — тоже испытание, написанное на его Судьбе там, наверху...
— Туристы и кучи мусора тут никогда не появятся, не переживай, мы  даже не знаем, остались ли вообще  где-то там, на  больших землях, нормальные белые  люди, а не дикие отбросы, вроде нас, парень, — критично, даже жестко, но... правда, никто толком  даже не знает, где  точно осталась жизнь, они принимают сигналы предположительно из Канады и России, но климат поменялся, и не все точно могут определить, где  они, города серьезно пострадали, опознавательные знаки для карт разрушены. ... Ты принадлежишь другому миру, и я  это понимаю, как бы я не старался стать тебе  другом я  — все еще твой враг, я навечно им буду, так уж нас свела судьба когда-то, а я — всего лишь одна из его копий в мире, немного отличном  от твоего, но я  не перестану быть для тебя твоим врагом, человеком, которого тебе казнить за его грехи... — он не вздыхает,и не  говорит это с сожалением,  он просто говорит это так же спокойно, как если бы сейчас сказал, сколько градусов выше  нуля,  — ... Иногда я  думаю, что убив меня  здесь, ты мог бы уничтожить меня там, ты бы  точно знал принцип действия со мной, — он усмехается, не обреченно, но так запросто, — Если в твоем мире я такой страшный подонок, то я  никогда не стану  для тебя  другим, чтобы ни случилось, в какие= бы дали и сюжеты нас не забросила и не вплела судьба... Я это понимаю, не напрягайся сильно по поводу моей заботы. это — привычка со времен спасения людей здесь... — он с легкостью нанизал тушки на точеные палочки, располагая их над огнем, легко и просто пошерудил угли, между делом проговаривая все  это, и распрямился, впервые, может, выглядя, как статуэтка, какая-то странная статуэтка с очень глубоким и отрешенным взглядом, которым на какое-то время впился в  горизонт, словно картина, словно он неживой, — А с  пивом у нас проблем нет, кстати, должен же ты попробовать местное когда-нибудь... — он усмехается, и приносит пару банок ему, для начала — пару, какое-то время сторожит, чтобы тушки не сгорели на  огне, ворочает их, а потом снимает с  огня, вручает на закуску — ну, где еще поешь белое мясо ската, вообще-то, довольно дорогой деликатес.
Какое-то время Диггер молчит — дает ему  отдохнуть, ну, или переварить сказанное, точно он и сам  не знает, потом  он снова и снова идет в море, в  этот раз он ныряет и не появляется над водой долгое время. выплывает он уже там, поодаль, средь бликов вырываясь на поверхность за вдохом, еще немного и он преодолевает расстояние  до линкора. Что он там  ищет? Кораллы, пожалуй. Парочку ярких кораллов, чтобы показать красоту, а еще через какое-то время, кажется, крупная птица венчает леерное ограждение на носу корабля, что вздымается над глубиной своим величественным но поверженным корпусом, ан нет — это он, сидит, балансируя, взмыв над водой на линии горизонта — отсюда открывается чарующий вид на белый песчаный берег и бесконечность воды, сливающуюся вдали с непрерывностью неба...
То, как он там держится — чудо его самобаланса, он, как бумеранг, имеет свой внутренний баланс, центр тяжести — психический и физический, когда они сходятся воедино под контролем усмиренного разума, он показывает чудеса гармонии тела и духа, которая позволяет ему двигаться так виртуозно, то он может замереть на шпиле башни, встав на мысочки. И сейчас он сидит там безмятежно, совершенно точно контролируя себя — завораживающее зрелище, таким Барри не узнает его вблизи, и никогда не смог бы таким разглядеть его за маской той рыжей твари, которую он знал под его именем в своем мире. Долго и недвижимо он сидит и смотрит вдаль, потом поднимается, стоя  без страха босыми ногами на краю этой стальной пропасти между небом и водой, потом чуть наклоняется вперед, расправляет руки,медленно отводя корпус назад, вытягивая вперед одну ногу — без страха, без замешательства, но и без шансов — неудачное падение с такой высоты  об воду неминуемо погубит его. Он не красуется, он — нащупывает свою внутреннюю середину между разумом и телом, он приводит себя к равновесию, необходимому ему для жизни и дела. Вот его секрет — он ходит по кромке, над пропастью, удерживая себя  отпадения концентрацией в  одной точке — разумом и физической оболочкой собирается воедино, передавая после  эту энергию оружие, которое использует. Вся его уравновешенность в миг отдается бумерангу,и он выполняет бросок.  Сейчас же он расхаживает на высоте чуть менее, чем в сотню метров, ведь более половины почти двухсотметрового корабля скрыта под водой, отклоняясь то влево, в сторону воды, то вправо, в сторону накрененной палубы, вытягивает вверх руки, замирает и присаживается на корточки — виртуозно, легко, кажется, он не весит своих 76 килограмм, кажется, он — эфимерен, он — мираж, его не существует, он — пламя, танцующее на грани горизонта. А после  он скатится по палубе на некогда грозное орудие, что от воды метрах в пятидесяти и оттуда — стрелой в воду, оттолкнувшись и сложив перед собой руки, на секунду образуя птичий силуэт, всплеск... и неподалеку  он выплывает, как не было его наверху, и к берегу, там он тихо выйдет на берег, точнее, поднимается подплывая на самую мель, пока не начнет руками касаться  дна, взъерошит волосы и принесет Барри наломанных кораллов, раскладывая на песке перед ним. Для него такие выходки — часть обыденного поведения, отсюда  он часто составлял карту местности, которая есть поблизости, смотрел, не прибыло ли воды в заводи. Там, на высоте, балансируя, он в своей стихии, между небом и землей, призывая свои навыки, там — он свободен, как птица, может быть там, и только там он — свободен по-настоящему...
Не надоедая своему приятелю, он бродит по отели ищет камешки, ракушки, ловит руками мелкую рыбешку, чтобы выпустить обратно, сидит на  отмели, подставляя морду свою солнцу, иногда, кажется, засыпает, на деле — почти имитируется, слушая набегающие волны. вылизывающие берег. Тот Бумеранг, которого знает Барри мало отличается  от этого, а что касается жизни в родных пенатах — так и вообще не отличается, что этот, что тот провели время, живя в этих местах, что то и что этот — оба охотники по призванию, виртуозно обращающиеся с уникальным оружием. И тот Бумеранг и этот — нездоровы. с вечными обидами из детства, что возвращаются, как бумеранги...
Может быть, это — шанс для Барри присмотреться к Джорджу Харкнессу, чтобы знать тактики Капитана Бумеранга, впрочем, стоит помнить, что Джордж и Капитан...немного из разных миров, один из них из мира реальности, второй  — выходец из мира гнева и непрощенных обид, неразрешенных напастей, неотпущенных слов и дел. Он, словно мифический дух, пришел с  той стороны сознания, из Времени Снов, оттуда, где живут духи и божества... И тот и другой Капитаны, как пламя огня, пляшут на грани, у кромки тьмы, жгут свою жизнь горючим цветом пожара, идут, оставляя следы красного цвета, белым шарфом расстилаются по ветру, по ветру бумеранг летит быстрее и прицельнее...

Будущее его мира. Диггер вострит ухо — для него это далекая и несбывная сказка о том, что миров — великое множество, и в каждом из них, возможно, живут такие же Флэши, Капитаны Бумеранги, Супермены и Бэтмены,и много кто еще... Нет животных, нет зелени — распространенный сюжет  для далекого будущего, где правит технология,и, быть может, война, такая же сокрушительная, как та, что прокатилась по миру, в котором жил и живет нынешний Диггер, тот, который сидит напротив Барри, загорелый, пахнущий солью и морским бризом.
— Не многое, Барри, а все, но, увы, этот мир рухнул много лет тому, и, боюсь, такой, каким я его знал и любил он рухнул навечно... — он качает головой, но он смирился потому, что тот мир безвозвратно смыт водой, похоронен с его молодыми годами там, где сейчас на глубине торчит указатель на затопленной дороге "Карамбэрра, 750 м", — ... Твое существование  здесь чуждо времени и пространству, скажем так, Барри, и тебе нужно домой, не думай, чтоя  того не понимаю, я просто... пока не могу понять, как отправить тебя домой... — видно, что ему это говорить нелегко, но он осознает в полной мере, что происходит, и что сам этот факт нарушает законы бытия, которое диктует парню быть в своем времени, но сейчас Бумер не может помочь ему в возвращении домой  ничем ровным счетом, у него нет никаких сверхспособностей, чтобы искривить ткань бытия и помочь ему вырваться на свободу, впрочем, он так же не представляет себе, как Барри вернуть свои силы, конечно же, он не примечает каких-то изменений потому,что воочию он не видит никаких...минутку! —... Барри! Слушай-ка, а быстро ты  отделался от глубоких гематом... — он замечает это пространно, он хочет сделать так,чтобы  тот сам это заметил с его намека, рассчитывая, что это...порадует Барри, серьезно, это должно его воодушевить потому, что Диггер, будучи человеком, смыслящим в выживании, знает твердо, что глубокие гематомы за столь ранний срок пройти у смертного не могут: он сам маялся после перелома ребер почти три месяца массивным отеком, при том, что он — подвижный человек с быстрым, судя по телу, обменом веществ.
Ни царапины, ни ожога, а  обгорел и подрался  он очень серьезно, и  это дает рыжему  надежду на  то,что все же его силы не потеряны окончательно, как  он слышал, Флэш легко переносит травмы потому, что его тело всегда быстро возвращается к первородному состоянию, используя мощь и регистрацию, даруемую мистическим Спидфорсом. И если эти факты быстрого исцеления все еще связаны с Силой Скорости, то... нужно найти триггер, который порождает глубинные пробуждения  этой силы, нужно найти способ ее разбудить после мощного спада. Парадоксально, но точно так же устроена человеческая психика — долгий спад, и, если удастся растолкать человека психически любыми допустимыми и эффективными для конкретной личности методами, то он восстановится, как единая сбалансированная  личность, ни сразу, ни до конца, но прогресс будет очевиден  и шансов  на возвращение к здравому уму и устойчивости психики становится все больше и больше! Осталось понять, связаны ли эти очевидные факты и его домыслы и начать действовать, чтобы снова вернуть Барри самого себя, себя-Флэша, ведь он — такая же неотъемлемая часть его.
— ...Капитан Холод...? — он реагирует на  это имя инстинктивно, как-то немного ошалело распахивает глаза, каменея своим лицом в выражении где-то между удивлением и отрешенным оцепенением, свойственным душевнобольным, близким к определению кататонического ступора, что. собственно,и неудивительно в его случае, —... Кажется, некоторые вещи не меняются в разных мирах... Ленни, которого я  знал, вырос в  тех же условиях, но... в будущем он был военным, работавшим с экспериментальным оружием, которое  лично усовершенствовал ,чтобы получить фриз-ганы... — он говорит это, опуская  голову, впериваясь зеленью глаз в костер, даже не моргая, заметно нахохлившись, тем самым визуально отрицая отсутствие объекта обсуждения в этом, реальном мире, Диггер всегда  болтается, говоря о нем, где-то в межмирье — вне прошлого и не в настоящем, каждый раз рождая его образ из пепла минувших дней, пытаясь встроить его в свою нынешнюю жизнь. —... Уже после он начал работать на частных вылазках, в конце концов встретившись с каждым из нас по разным обстоятельствах...и собрал Сволочей. — когда сильные люди подвергаются нестерпимой внутренней боли, они выглядят, как жалкие тени самих себя, и Диггер — не исключение, то, как  он заламывает себе пальцы, хрустя ими, говорит лишь о том, что он подвергается ужасающей внутренней агонии, все внутри него кипит разъедающей кислотой воспоминаний, которые  он никогда и никому не пересказывал...
— ...чертов ублюдок, а... ты смотри, какой здоровый! — кажется, хозяин дома совершенно не ожидал, что его чешуйчатый гость настолько огромен, и уж точно не думал, какую реальную опасность он может нести, когда ловец, скрутив огромную рептилию хлыстом, волоком вытаскивал крокодила из подвала.
В пасть хищной твари закинута палка,и нос перемотан прочной веревкой, хвост же  опутан хлыстом, за который его и выволокли на свет божий, его — почти полтонны чистого веса, но по политому водой и маслом полу ослабленное схваткой животное волочится не так тяжко. Когда тварь дотащили до ворот подавального гаража, хлыст сматывается, вместо него вокруг хвоста фиксируются особые ремни и цепь, которая тянется к пикапу, и, когда эту цепь сматывает лебедочный механизм, крокодил медленно и верно задом поднимается к кузову, заваливается в него, и поверх чешуйчатого тела накидывается брезент. К тому моменту крокодил уже спокоен от транквилизатора и в довесок устал от схватки с тем, кто... отвезет его в заповедник, выпустит в озеро, вывалив из кузова на радость посетителям крокодильей фермы.
Охотник на крокодилов — не самая распространенная профессия  даже  здесь, в Австралии, немногие охотники могут похвастаться такой храбростью и наличием особых навыков, которые помогают им, а  этот — вполне себе может. Джордж Харкнесс по кличке *"Диггер", ну, или просто "Бумеранг". Он сматывает хлыст и крепит его на ремень драных джинс, разминает пальцы, и рапортует владельцу, что положение дел спасено — никто не пострадает от огромной твари, которая в  третий  год засухи сошло с ума  от чертово жары и постаралось спрятаться в чужом подвале, где хотя бы прохладно. Он собирается, ныряет в  здоровенный пикап и с тяжелой ношей отправляется в путь, сорок минут и он будет на месте, а там дело пойдет легко и просто. В машине навигатор и куча карт, планы городов и поселений, и термосумка, набитая бутылками холодной минералки. В этом мире, 16 лет назад от момента встречи с Барри он — бывший военный, эксперт по выживанию и охотник на крокодилов, ну, а так же и на другую живность, которую, чаще всего, нужно отводить подальше  от людей...
Очередной заказ был исполнен чисто и быстро, без пострадавших и жертв, и с чувством выполненного долга Диггер отправился на базу. Странная работенка, но... закономерная. В охоте ему нет равных, а расписной ранг на соседнем сиденье — его болезнь, его хобби, его рабочий инструмент, его безумие и его пылкая любовь. Бумеранги — двоякий символ, символ вечного хождения по кругу, и он болеет этими летающими инструментами, издревле используемыми местными охотниками, он знает о них все и даже  больше, он вырос, держа в руке бумеранг с  очень ранних лет, кажется, он с закрытыми глазами может кидать по десятку  штук, и ловить, не ошибаясь, каждый. Кажется? Да нет же, может! Этот мир еще  только на грани войны мета-людей и Правительств, но он пока что живет своей жизнью в знойной Австралии, разъезжает на огромном пикапе, спасает местных от змей, крокодилов, кенгуру, казуаров и прочих диких гостей, вечера проводит у пылающих костров на берегу или в компании веселых людей, которые и не  знают, что скоро и маленький городишка и полмира канет в лету...
Отслужив в воинском подразделении, Диггер Харкнесс, как и его привычный Барри параллельный Бумеранг, не общался с родителями, он был изгнан из дома в ранние годы, будучи на деле неродным сыном своему папеньке, и являвшийся довольно трудным ребенком: скандалы, прогулы, дурные друзья, и, как и в случае с оригинальным Бумерангом, конфликты с отцом и братом. Исход- все  тот же, Диггер взял свои собранные монатки и двинулся в никуда, в самостоятельную жизнь с  той  только разницей, что этот Джордж никогда не отправлялся в Централ Сити на встречу Уиггинсу, он никогда не покидал Австралии...
Пройдя службу, после  он выстроил свою жизнь, занимаясь редким и необходимым для Австралии делом, что, собственно,и  обеспечивало ему спокойную жизнь законопослушного теперь гражданина, который все так же бросал бумеранги, но никогда не знал Флэша и никогда не состоял в Негодяях, творя черные делишки в Америке, являясь преступником под номером один на ровне с такими же, как  он, сверхопасными нелюдьми...
Тихая жизнь не так далеко от Карамбэрры, как раз там же, где  он жил, встретившись с  Барри, правда, вокруг был частный сектор, а в домике было куда меньше нагромождения, что сказать, до войны в миру тут все было куда чище и современнее. Приятели, девушки неземной красоты, работа, и отдых в свое удовольствие — все было тихо и мирно, пока...не грянула война.
— ... я не собираюсь больше смотреть на то, как Вы, мистер Гэмболл, подписываете Австралии смертный приговор! — вот он, проникший на заседание, распахнул дверь в разгар пламенной речи, борец от имени свободного континента, в ковбойской шляпе из кожи кенгуру, украшенной зубами, и в белом шарфе-пыльнике, который сразу же после  этого благодаря камерам станет его символом на веки вечные. Как и его оригинал из мира Барри, Диггер имел при себе шлейку, увенчанную бумерангами — и это был его дебют. За то, как решительно он вошел в зал, заняв место в центре, и как уверенно и доступно он излагал прописные истины, Джордж мгновенно сыскал ненависть мистера Гэмболла, и всенародное уважение — ну, когда еще простой охотник на крокодилов так эффектно мог бы явить себя Австралии!
— ... ах, выведите отсюда это недоразумение, — надо сказать, что прерванный доклад и испорченная атмосфера мгновенно повергли Озвальда Гэмболла в мрачное настроение, но стоило ему занести руку с проектом по борьбе с мета-людьми армией Австралии на бумажном носителе, сброшюрованным в мощную папку, Диггер едва уловимым для глаз движением сдернул со шлейки один из стальных бумерангов, и отправил его прямиком в сторону напыщенного злыдня под маской правительственного борца за блага народные. Ранг вонзился в толстую кипу бумаги, выбив ее из руки мистера Гэмболла, и вонзился в стену за его спиной, пригвоздив проект, прошив его насквозь благодаря острым кромкам. Тишина... Местные в шоке, как и ошарашенный делегат, и только Диггер чувствовал себя правым и уверенным в себе, но стоило вбежать в помещение конвойным, которые как-то не рассчитывали, что солдаты из оцепления у входа смогут кого-то сюда просто пропустить, общественность в зале разродилась гомоном, а вот люди, наблюдавшие все это по ТВ, благоговейным ликованием. Еще два движения и оба автоматчиков оседают на пол — два строгих касательных движений и их запястья кровят, теперь какой им держать автоматы, от жгучей боли они воют, стараясь остановить кровь — это несмертельно, но очень больно, в  глазах их впервые читается страх перед этим человеком, страх и нездоровый трепет перед им и его оружием.
— ... прервал Капитан Бумеранг! — а вот и репортеры неосознанно впопыхах нарекли его этим именем, крестили его званием, которое он пронесет и в  этом мире на своих плечах. С тех самых пор  мистер Озваьд Гэмболл и возненавидел этого человека, который смог сюда прийти, нарушить спокойствие, показать себя борцом за правое дело и так же виртуозно покинуть это место! Вычислить его так сразу, додуматься искать его, преследовать сразу как-то даже никто и не сообразил, и вместе с тем с Диггером очень скоро связались другие  люди, те, кто разделял его точку зрения, оказывается, такие же  борцы нашлись и в других уголках света, знавшие, что эти меры правительства никому добра не принесут. И первый посланник от имени боящейся братии пришел на его удивление к нему тихим душным вечером...через зеркало на стене. И так  он стал одним из Сволочей...
— ... они будут делать все, чтобы нас уничтожить, ты это знаешь, Ди..., — вот и конец диалога, и лучше обоим помолчать, ему и Капитану Холоду, человеку с ледяной внешностью, но горячим и пылающим сердцем. И оба молчат, потягивая виски в полутьме и тишине, греясь в убежище где-то под Екатеринбургом. Для  Диггера этот ледяной зимний пейзаж города — диковинка, а  Леонарду здесь легко и комфортно. Леонард Снарт его имя, его позывной — Капитан Холод, а для Бумеранга  он просто Лео, Ленни, его мальчик...
— ... сделаю все возможное и нет, но... они ответят мне лично, каждый..., каждый из них...!!! — по рукам и ногам пришлось приковать хозяина  дома к кровати брючными ремнями, и в шприц мешают два препарат, чтобы сделать укол... медсестричка, совсем молоденькая, ассистирующая врачу, с болью и сожалением смотрит на то, как безумие истерики пожирает сильного человека, человека, который спас столько жизней, предводя их в сторону от затопленных земель под страхом собственной смерти, и который сломан, разбит на куски, сжимает пальцы и зубы до боли и скрипа, глотая собственные хриплые крики. Он в агонии, кажется, он не переживет этой ночи, ведь сегодня доверенные  лица доставили сюда два фриз-гана, меховой капюшон и очки, возвестив  о том, что это — все, что осталось. Неделю горючей боли, обжигавшей его разум и душу, ломавшей его тело под невообразимыми углами, неделя в дурмане серьезных нейролептиков и успокоительных, неделя почти прикованным к кровати, исключая моменты проблесков, когда у него хватало силы духа собраться и руководить остатками сопротивления, идущими в их сторону, зачищая путь..., но после  он снова и снова впадал в бред переживаемой утраты каждого из тех, кого он потерял при решающем наступлении.
Тишина... он открывал глаза, и потолок шел кругом, являя день, он закрывал глаза и глухая тьма поглощала его  своей пустой тишиной, даруя ночь. Неделя, пока тела не доставили сюда,и пока  они не легли, довершаемые столбами духов, навсегда превратив погибший состав Сволочей в  хранителей  этого места, ставшие духами холодов и морозов, огня, штормов и ураганов, зеркал и хохота...
С тех пор каждый день он приходил к  ним, уже мертвым, за советом или выговаривался им, единственный выживший, который  не стал свободным,как ветер духом, погибнув в их рядах, но которому предстоит еще вступить в последний бой. встретив судьбоносного мальчишку с глазами цвета ясного неба...
— Ты не вешаешь на меня свои проблемы, парень, ты просто хочешь, чтобы кто-то тебя выслушал...и это...нормально, — он пожал плечами, но не сказал вслух ни слова  о том,каким он был,и как тяжело ему было, он никогда не жаловался и не сетовал на свою судьбу, как и его копия из мира Барри, он никого не винил в своих бедах, и жил по своему разумению, часто за  то плативши или на том взлетая.
— Хах, хочешь опьянеть — спроси меня как, — он сегодня в хорошем расположении духа.впрочем,с парнишкой  он вообще старается быть стойким и позитивным, пряча свои истинные эмоции и переживания, привычно запирая их в себе, как всегда, и так, оставив его одного, он удалился на плавание, и только, когда  он вернулся, притащив с собой кораллы, он в привычной манере принялся с  ним шутить, вероятно там, на верхатуре, он тоже что-то обмыслил, не втягивая в  это Барри, как всегда наедине с собой, — ... пьянеешь? Это хорошо, парень, ты, правда, об этом  говоришь так, как будто ты второй раз в жизни девушку потрогал, но...не  обращай внимания, я это мой извращенный и больной ум, — вот же скотина, что там, что здесь, Диггер, кажется, один на все миры, — Да брось... никто не ждет Флэша? Может, ты себя недооцениваешь? Ну, соглашусь, что Флэша ждут куда  больше  людей,но...Барри аллен за всем этим не перестает существовать,не так  ли, малыш? может, у тебя все же есть кто-то, кто будет ждать тебя всегда, везде, и жить этим ожиданием  от раза к разу, даже, если ты  не видишь этого, не замечаешь порой, это еще не значит, что такого человечка рядом нет..., просто поверь старому Джо Ди, — о, да, он знает толк, как долго могут хранится в закрытой цветной банке души чувства, внешне оставаясь лишь чувствами уважения и поддержки, преданности, и чувством локтя. О, да, знает, знает и понимает, какими разномастными бывают людские любови. — ... Кстати, пиво нужно закинуть на отмель, вон туда, прикопать в песок, а  то нагреется, и будет тошнотворным... — он тоже берет банку,вскрывает ключ. и делает несколько глотков, что ж, проблема с алкоголем у Ди всегда была чисто эмоциональная, нежели физическая, но сейчас  он пьет ни чтобы отболеть душой,а чтобы повеселиться.

прим. *Диггер (австрл.) — частое название австралийского солдата, комрада, возможно, так же род роющих ос., которые славны агрессивным поведением.

Исповедь — жесторукая, сдержанная, без того, чтобы дать себе волю, но это — своеобразная исповедь Бари перед человеком, который в  этом мире предстает его спасителем и надеждой. Не  это ли доверие? Диггер ценит это, ценит молчаливым вниманием к его словам. То, что парень хорошо восстановился — не могло не радовать, а  еще  больше удивляло — еще бы, такие  ожоги и раны  на  людях-то так запросто не заживают, стало быть подоплека его способностей и их исчезновения не такая уж безнадежно-тайная. Возможно ли, что они, способности, погасли лишь на время? Да. возможно, хотя  об их природе Харкнесс толком и не знает, возможно ли, что они возвращаются? Да, возможно, но он не уверен... Чего ломать голову? Надо пристально смотреть за ним, может, то, что не заметит парень уловит глаз охотника?
Снова воспоминания, из которых нужно каждый раз выходить с честью, силой преодолевать боль и горечь, это никогда не отпускает его до конца, каждую ночь он засыпает, чтобы удивиться там, на краю сонной пропасти, но обычно спит без сновидений. Да, взять себя в  руки и прийти в реальность бодрым шагом — вот его задача. Быть сильным  до конца, это обещание  он дал на похоронах закрытому  гробу, царапая пальцами его крышку, перемежая  обещания с просьбами встать, вернуться  обратно, в мир живых. Увы, Смерть не ошибается, всем — свое время, но это время было потороплено искусственно тем человеком, месть которому в случае, если он жив, стал  для  Диггера смыслом оклематься большим, чем помощь обслуживающимся  людям. Месть, которую он пообещал себе, если увидит эту мразь живой, не огласив ее, он просто загадал себе два вариант: умереть или отомстить, хоть с  того света...
Пока  Барри поддался сентиментальности и начал говорить, Бумер не говорил ему и слова поперек — пусть выговорится, его оригиналу из собственного измерения  Барри не сможет так пожаловаться на  быт, на судьбу свою нелегкую, чтобы  тот не счел это слабостью, а  этому — пожалуйста, да еще и алкоголь развязывает язык, ничего, пусть говорит, Джоди принял решение, что выслушает, но ровно до того момента, пока парень сам не решит, что хватит, пожалуй.
— Зум? — он прерывает его, переспрашивая, — Обратный Флэш? — ошибки быть не может, переспросил Диггер совершенно точно про конкретного человека.
Не сказать, что у Диггера была сверхновая бомбовая новость для  Барри, который, кажется, привык уже со временем к  тому, что в  этом мире все пошло прахом пятнадцать лет тому, и вместе с тем кое-какие  новости для паренька в загашнике у  охотника на кенгуру были.
— ... Когда начался весь кипешь, то этот беглец по пространствам и временам заглядывал сюда, но он не искал путей убить Флэша, наоборот скорее, впрочем, может, я  не раскусил сверх хитрый план и все такое, но он погиб, стараясь уберечь своего родственника по несчастью... — еще одно доказательство. что здесь — все вверх дном, вверх тормашками настолько, насколько это может быть объяснено параллельной реальностью и нахождением в  Австралии, в которой, как известно обывателям. все на  головах ходят. — ... Не могу сказать, что в  этом мире твой враг пытался убить твою копию, Барри, может быть все...не так уж и плохо с  ним иногда, м? — да, ровно, как и с  ним — в  одном мире  он просто дьявол во плоти, в  другом — какой-никакой правоборец. С другой стороны и здесь рыжий австралийский повелитель летающих лезвий  не идеален — он состоял в сепаратистах, противостоял мировому порядку, поднял бунт в  Австралии, состоял в  романтической связи с напарником, кажется, не хватало только...ах, да, он обезглавил человека, и не одного.
Что ж, очередное разочарование в своем привычном укладе мира, Барри? или что-то большее, что-то показательное, где  то зло, каким ты его знаешь — не такое уж и зло? Вряд ли сейчас парень так просто это решит или поймет для себя, взвесит, примет, как  должное, а потому Диггер не давит на него больше, чем уже надавил своим одним параллельным существованием и кучей неопределенных фактов.
— ... Тебе нужен повод, чтобы снова побежать, так я понимаю... — он пространно обвел пейзаж глазами, да, должно быть что-то мотивирующее, что-то, очень похожее на молнию. Похожее, по своим свойствам и воздействию, что — вот он ума пока не приложит, но что-то же должно быть...
На самом деле  он не замечал все  это время какого-то необычного поведения за парнем, не замечал чего-то, что с  ним не так — парнишка и парнишка, средних лет, прекрасно сложен, но кроме сверхбыстро заживающих ран ничего необычного, все, как  у  людей. Быть может он должен найти что-то, что могло бы спровоцировать его силу, да если бы  он только знал, что именно может быть таким мотивирующим фактором. На самом деле  он очень напряженно думал, но потом...решил отложить решение вопроса  до момента, пока  он сам не придует, так бывает: бросишь думать и решение находится само собой. Так что еще по баночке пива, даже, если Барри полностью отрешиться умом от всего происходящего, это уже  будет  хорошо — нельзя вечно накручивать себя, а  он только этим и занимается с момента, как его нашли и как  он смог пребывать в сознании. Конечно, наверное, потерять такие силы это, как потерять самого себя, не меньше  того. но Бумер свято уверен, что не все утеряно окончательно, не может такого быть, раны-то затянулись, значит реакция обменных процессов все еще  очень высокая против человеческих, сила — никуда не делась, взяла тайм аут, неужели так раньше не бывало? не суть. Еще пару раз зайти в воду, еще пару раз сплавать до торчащего крейсерского остава, еще пару раз пройтись по отмели, а когда время клонится к  пяти часам и жара постепенно падает, можно полюбоваться  здесь видами понемногу алеющего неба, он обещал ему  остаться  здесь с  ночевкой, так что нет никаких проблем, жаль, что нет фотоаппарата — такая красота: алое солнце все  ближе скатывается в сторону каменистого выступа на том краю излучины берега, где огромные валуны торчат из берегового песка, как молчаливые статуи, угомонившиеся чайки, которые молча парят на бреющем полете, ловя потоки воздуха, уйма мелких и крупных крабов, разбегающихся по берегу, выкапывающих норки и заседая там в  ожидании добычи, понемногу поднимающийся прибрежный бриз — значит, скоро отлив. Красота и умиротворение, царствие и величие природы после  перерождения и собственная  ничтожность, но такая гармония с  окружающим миром — кому-то поездка на пару недель, если бы был туристом, а кому-то бытность,и  только. Мир относителен, все  относительно — эта реальность тому полное подтверждение, посмотри на своего врага,Барри, посмотри внимательно: внешне он не отличается  ничем: рыжая шевелюра, как будто полыхающее памя пожара, зеленые, ядовито-изумрудные  глаза, какие  редко бывают у  людей, конопатый нос, привычная поза, когда  он присел на корточки, обычно именно с этой позы начиналась его охота, но сейчас  он хочет добыть пару крабов в песке, все та же очень прямая спина и немного хищное выражение  лица. Ладно, не немного, много, очень хищное, даже слегка безумный взгляд — и тот сохранился. но за  душой у этого человека его биография из мира, где ты жил и трудился, плюс  очень долгая и трагичная повесть о том, как все зыбко и хрупко на самом-то деле. Там, в  твоем мире вы могли встретиться  лишь для  отвешивания  друг другу взаимных пендюлей, а тут ты сидишь с  ним рядом и точно знаешь, что ни одна его игрушка не прилетит  тебе в  лоб или спину. Он прям и откровенен,и  без связи с  ним здесь ты бы сошел с  ума окончательно. Не такой  уж он и страшный без костюма, который превращает его в что-то среднее между жестоким охотником и гордой птицей, стремящейся по ветру. На самом деле, Барри, он — забавный человек: со своим характером, со своими минусами и даже  плюсами, правда, в твоем мире вам скорее всего не суждено пересмотреть что-то друг в  друге, ну, так, может, стоит запомнить его таким, пока ты  здесь?
Если бы он мог вернуться еще на пятнадцать лет тому, и узнать историю из первых рук, возможно, он все же понимал бы, как вернуть Барри силы, но это труднее, чем кажется, ровно, как и понять, как  он здесь оказался, впрочем, у него есть одна догадка. Там, где нашли парня, древнее капище, не зря  же  древние и аборигены. которые все еще населяют эти земли строили свои святилища в особых местах. Шаманы, быть может, дали бы  ему  ответ, но чтобы идти к шаманам, нужно вспомнить то языческое, что в  нем живет. И умаслить всех духов, один из которых покрывает и его род деятельности — охотники  это особая каста  для аборигенов, а его оружие причисляет Харкнесса именно к охотникам, что ж, быть может, это — выход?
— Знаешь, парень, что я подумал? То место, где тебя нашли, священное, я , конечно, не могу сказать, что с  ним не так, но, возможно, вход в  твой мир находится там же, где и выход из него, где-то в  окрестностях этого места? — вот и десяток крабов, которых можно сварить и полакомиться обычно весьма  дорогим деликатесом, — ... Там, на земле недалеко от капища живет племя аборигенов, у них есть шаман...в  общем, думаю, что нам бы было неплохо пообщаться с  ним, — нет, как раз он не производит впечатление атеистического человек, все  эти обереги в доме дали Барри понять, что Диггер вообще не  очень набожный в плане классических вероисповеданий, неудивительно, но зато местные трабальные нравы ему,кажется, по вкусу, с  другой стороны шаманы и племена — звучит немного глупо, почти сказочно, но есть ли у них выбор?
Вот и вечер склоняется над заходящим солнцем, здесь темень наползает с краев неба, как ни странно, наползает медленно, но сразу окрашивает все в цвета ночи — вельветово-синие тона, с проблесками светлого и с красками густого фиолета, так что костер — очень кстати. Странная и немного пугающая ночь, тут, у берега, у кромки воды она, тьма, словно острее, а в океане можно заметить странные, зеленовато-голубые проблески — не стоит бояться. море, океаны, вся вода  живет своей  жизнью, и когда Диггер подходил к воде, заходил в нее по колено — не дальше, то за ним светящимися следами струился свет. Увлекательное, чарующее зрелище. Но даже  этот человек не заходит глубже, пока не проверит что-то, тщательно всматриваясь в водную темень — это Австралия, детка, тут все  желает тебя  убить. Жестокий мир, и довольно жесткий человек, который, кажется, сентиментально смотрит туда, где умерло сегодня солнце, он очень внимателен, как  хищник. Не  зря, внезапно он делает шаг и просто проваливается, поднимает сноп брызг, светящихся зеленоватым светом. С зычным матом он выбирается на поверхность, мокрый, и ополаскиваясь от песка.
— ...Брррххх...! Ненавижу  отлив... — вытрясает из ушей воду, и ...улыбается, — ... Зато теперь я  твердо проверил, что мы можем ночью искупаться. Это вымоена, отлив вымыл песок, и после пары шагов берег резко обрывается из-за того,что его подмыла вода, там — по горло точно... — мокрый, соленый и довольный  он садится подле парня, — ... А когда-то был диковатый пляж, сюда туристы уединяться ездили, ну, ты понял, да? — ну, да, тут только и ездить на ночные приключения, красота, никого, делай, что хочешь — такие виды, самое  то, чтобы побыть наедине, эх, мир перевернулся, какой  туризм — люди-то повымирали почти везде. — Заночуем здесь, все равно в ночь дорога  здесь не лучшая идея, а вот утром наведаемся к служителям Радужного Змея... — к племенным жителям. он серьезно считает возможным спросить у них, что это за место такое особенное.
Кажется, они нашли общий язык, враг и герой нашли общий язык там, где на краю мира их жизни сошлись на  одной дороге, словно ничего и не напоминало Барри о том, как  этот человек из его параллельного мира всаживал ему  очень болезненно железки под ребра, с наслаждением пускал ему кровь. был готов разодрать голыми руками...,если бы была возможность. А сейчас  они бесстрашно жрут крабов под пивко, представьте себе! И один хочет домой, а второй обещает ему найти дорогу, когда бы  еще, Барри, ты выпил кружечку со своим злейшим врагом!
Время  здесь не ощущается, оно плавится, течет по каким-то своим законам, а вот и Луна взошла, огромная, словно в  фантастических фильмах, Луна, невероятная, расстелив по набегающим волнам серебряный свет. Невероятное зрелище! Когда еще увидишь эту красоту, то, как играет оттенками соленая вода, как как в лунном свете почти сияет белый песок... Так  ли хочется  домой? конечно, хочется, еще бы, и Барри хочется назад, в привычный мир, и Бумеру  хотелось бы вернуться лет на пятнадцать назад. А где  дом? Дом, наверное, там, где твое сердце. Жаль, что Барри нужно будет уйти из этой реальности в свою, правда, Бумеру  очень грустно от того, он в парнишке нашел... приятного собеседника, в чем-то даже ребенка, а в чем-то очень понимающего взрослого, друга? Да, именно так. У Харкнесса нет особливо друзей, есть знакомые, нет родных, и по духу близки ему были и остаются в  разных мирах лишь Негодяи. У него нет близких связей, он — волк-одиночка, его вечно скрещенные руки, его вечная  агрессивная манера разговаривать  и держаться... И тут вдруг он находит в парнишке... немного себя самого, немного честного парня и немного друга, с которым ему спокойно и легко. Спокойно и легко говорить, рассказывать, отдыхать или сопротивляться. Ни он сам, ни кто-то когда-либо не мог бы  о таком и подумать, не так  ли?
Почти полночь — красиво, тихо, соленый запах воды, шелест волн, набегающих на берег, треск костра и искры, тающие, поднимаясь в высоту, еще по баночке, ничего, с собой-то был ящик. И снова какой-то откровенный разговор, кажется, что-то про прекрасную особу, про любовь, про чувства, и вечный вопрос "понимаешь?", и Диггер охотно поддерживает с  ним беседу — да, даже дает советы в меру своего жизненного опыта, да, даже так! Смеются, чокаются баночками, доедают второго ската. Ты счастлив  здесь, Барри? Конечно да, в  текущий момент времени, но придет ночь, горькие мысли, бессонница, что-то отняли от него, что-то важное — его сущность, его предназначение. И оттого он не счастлив, и Диггер это знает, а потому последний раз искупаться на ночь — и вперед, в палатку, спать. Не сказать, что сам Джоди спит спокойно, сны, снова и снова снежная целина, какой  он никогда и не видел в своей  жизни, снова и снова  он шел, падал и шел, замерзая  до боли, видел тень, к которой шел, знакомый силуэт и просыпался в  холодном поту, когда в  лоб ему прилетала пуля. Пуля, которую пускал ему в  лоб давно забытый человек. Дурной знак. И ночью он часто выходит, курит, расхаживая по берегу, и даже поднимается, чтобы посидеть на каменном нагромождении рядом, только под утро он более менее успокоился — дурной знак, дурной сон, снова и снова, при том,что весь день он и не вспоминал про того, кто явился во сне, да и костяной амулет на ее...треснул.

Внимательнейшим образом Харкнесс слушал его, все его слова, намеренно пропуская сквозь себя, словно ища в них ответа, и в определенном смысле  он их находил, стало быть в какой то из паралеллец, где  жил Барри до момента, как попал сюда, с Тоуном  они были враги, но так  о врагах не рассуждают, что-то в  том было глубинное, возможно, та самая взаимосвязь, державшая их вместе...здесь? Согласившись с тем, что раз Барри нужен какой-то мотивирующий фактор, Джоди покивал, дескать, понять-то я понял, а вот с исполнением у нас пока незадача, но ничего, это — уже многое.
— Забыли, — согласился  тот, когда парень сам прервал свои душевные излияния, может, боясь сказать что-то лишнего, — Я все понял, и оставим это... — кажется, ему  знакома эта сложность повествования  об особенном человеке, у него-то самого не всегда получается  толком рассказать кое о ком. Все выходит смазано, как бы наполовину, хотя речь его при желании может быть насыщена как простецкими, так и удивительными для его видочка эпитетами, видок — видком, а мозги — мозгами.
Жалость для Барри губительна, та сопливая и беспощадная на самом деле жалость, которая способна закопать его на дно сейчас только потому, что он истинно бессильный против могущественных обстоятельств, а потому  Джордж не спешил его жалеть, он соболезновал ему, но не жалел — ему самому жалость была неведома. В детстве персонально этот Диггер ничем не отличался  от того, которого знал Флэш-Барри, у него было то же несчастливое происхождение, та же жизнь в Каррамбэрре, с  той  лишь разницей, что у него не было друга по имени Мик, который, как известно из биографии Бумеранга злого и стал причиной  того, что и без того немного неуравновешенный отеческими стараниями ребенок отбился  от рук и ушел в глухое  отрицание всего хорошего, Мик был катализатором  того, что Джордж позволил своей  злости на  отца перекинуться на целый мир. Сам по себе  он был мальчишкой, которого родной,как он думал, отец не любил лишь потому, что Джордж...не был его биологическим сыном, он был нагулком жены, которая...по каким-то причинам загуляла налево, может, потому, что Ян со временем перестал быть обольстительным мужем и превратился а  то, чем он был от начала своего — деспотичным эгоистом? Неизвестно, но с момента, когда в город приехал Мик и Харкнесс нашел с  ним общий язык все и завертелось в  большей степени, шалить вместе и ненавидеть целый свет им было куда удобнее... Этот Бумеранг имел те же проблемы поведения, в 18 лет тоже вояжировал под проклятия фактически отчима из дома. но... судьба его сложилась иначе, отслужив в армии, он немного выровнялся в своем поведении, именно то.чего ему  не хватило в  реальности Барри — уравновешивания, которое пришло из вне. И вот почему  здесь Барри видит перед собой того же внешне человека,с теми же кононами поведения. но о других делах. Диггер здесь — герой освобождения, быть может там, в своем мире, Барри теперь мог бы представить силы  этого человека, пущенные на благие дела, хоть это и несказанно трудно, но теперь он еще и может отследить его мотивации, его-злого, потому, что и здесь он тоже немного злой, правда, не до той самой степени, а может..., еще и не время?
— Горилла-телепат? Ты не о старике ли Гродде  говоришь? — еще  одно знакомое имя, и снова все  шиворот-навыворот в мире, где и так все перевернуто до невозможности, прямо есть повод не переставать удивляться, — Еще  одна жертва человека, которого я  ненавижу, Барри. Наш добрый товарищ и друг, хотя...немного того был, понимаешь... — надо сказать, что даже из этого пространного описания складывается впечатление, что в  этом мире все  злое было добрым, но все  доброе оставалось добрым,и, отчего-то менее сильным, впрочем, именно в пользу  этой теории Диггер и продолжил фразу, — Проблема была в  том,что при всех его талантах....его так мерзко и элементарно обманули и предали, Барри... Он работал в связке с Марсианским Охотником...,и мне порой казалось, что они оба не от мира сего и потому... слишком...слишком... сверхидеализировали все... и это их губило. — да, добро здесь не глупое, но очень доверчивое, вот, что бывает,когда  люди перестают критиковать героев хоть в чем-то и за что-то, и начали в них настолько слепо верить, что те разучились... быть осторожными. Парадокс? Еще какой! И вместе с тем печальнейший исход от добра, которое без кулаков. — ... А вообще, успокойся. Разговаривать с бушменами буду я... — ну, еще бы.и сказал он это так...уверенно, будто делал это ни один раз. Ах, да, все его эти амулеты и побрякушки — откуда бы им еще взяться? Язычник? Несомненно, он вообще не тянет ни своим видом, ни функциями по жизни на человека, приближенного к  божественным учениям, и... по одному из них, в конце концов, Диггер — истинно бездушный, рыжий ведь.
А потом был вечер и ночь, в которой не было покоя, ни одному, ни второму, Диггер давно понял, что его сны — это знаки, он очень тонко чувствовал реальность здесь, в мире, где всем правит природа, и ее он слушал так часто, прося у нее ответов и помощи, что приучился ощущать малейшие перемены здесь, в краю антиподов. О Барри такого не скажешь, но то, что с  ним случилось было для Диггера в  новинку,а еще  это могло нести в себе разгадку — его силы не ушли навсегда и их что-то каждый раз, возможно, так или иначе провоцировало помимо его личной на  то воли. Он не то, чтобы выглядел обеспокоенным, он моментально забыл о том,что сам видел в своем сне, и тщетно пытался его будить, впрочем, то ,что Барри проснулся сам — определенный  знак, глубинные переживания, невероятные, болезненные, и это знакомо.
— Барри, Барри! Давай, парень, приходи в себя! — ну, наконец-то,у парня прорезался  голос, а  значит — все в порядке, — Ну, ты и напугал меня... Что это было? Твоя сила? Если так, то я рад, что мы далеко от воды... — он указывает ему на все то, что сила  натворила, не относя  это к  Барри, конечно же, он же не специально, впрочем, теперь Диггер думает, как бы ему специально заставить Барри снова и осознанно впасть в  этот припадок, вот, если бы — то и, может, он бы понял, как овладеть своим Спидфорсом снова. — Его? — переспрашивает, но соображает еще быстро для своих-то лет, кивает, — Отличная мысль, я как раз подумал, что нам жизненно необходим этот визит... — он дает ему смоченной водой тряпочку, чтобы  тот хоть к  голове приложил — это же надо так мучиться. — Сейчас освежишься, сложим все и не будем терять времени, нам отсюда час-полтора машиной, пока солнце не жарит — самое то, а, парень? — он подводит его к  тому, что все в порядке, что его желание — его собственное, что это решение верное не потому, что Диггер так хочет, Диггер хочет только поскорее отправить парня домой, чувствуя что-то, что-то очень дурное, но не понимающий, откуда летит эта мрачная туча сгорающих налету птиц в его сон.
Ну, сказано — сделано. Нехитрый завтрак, бутылка воды на  голову потому, что соль не лучший элемент для волос, лично для Диггера перекур и сворачивание палатки, и вот они готовы двигать. Солнце еще не поднялось, раннее утро на самом деле, хотя тут у океана духота с рассветом усиливается, немудрено. Собрав вещи, машина тронулась в путь по каменистой дороге, покидая песчаный пляж, но двинулась по новому маршруту — туда, левее, чем пляж, вдоль океанического берега, открывая Барри волшебные виды — эх, где же фотоаппарат, где же телефон... Затем Ди предпочел свернутьс  дороги и поехать по какой-то едва видимой тропе,и то, видимой, видно, только ему, но того стоило, как  он и говорил — полтора часа и они на месте, только что это за место? Стоянка австралийских бушменов — местных жителей, аборигенов, живущих тут из покон веков. Машину слишком близко он не подгоняет — придется пройтись метров пятьдесят пешим ходом. Тонкая, не слишком приметная тропка ведет к поселению, что стоит на вытоптанной области среди густой желтой травы, высокой такой, по пояс точно, ну, собственно, это — и есть деревня аборигенов. То, что они заприметили Диггера — сразу понятно, и они не настроены к  нему враждебно, еще бы, он не будь дураком, да и выстави напоказ бумеранги — его визитка и его пропуск в мир местных охотников, которые очень многим могут помочь — знания, а  они у  них совершенно особенные, — очень нужная вещь, согласитесь. Первыми навстречу выходят...дети. Маленькие аборигенские дети с кожей глинясто-красного оттенка, любопытные и не сильно отличающиеся  от любых других детишек. Видно, Диггер вызывает у них смешанные чувства: удивление и невыразимое  любопытство, разгорающееся по мере того, как  они подмечают на нем обереги и , конечно же, бумеранги, в месте с тем  они осторожны ведь его волосы так похожи на лесной пожар, а у местных рыжие, с момента их появления, стали олицетворением чего-то полубожественного и иногда вестниками бед, впрочем, Австралия — страна контрастов и то, как поладили местные и приезжие без конфликтов — удивительный факт.
Ступает Диггер по сравнению с Барри немного жестковато, и в то же время словно виляя, да, задом  он виляет знатно — так переступает в своих тяжеленых ботинках, с бедра на бедро вес переносит очень своеобразно, амортизируя свои шаги, но скорее всего виной тому вечная подвижность корпуса, которую он использует для обращения с бумерангами, замах рукой  он делает крайне редко, обычно в  этом  шоу участвует все его жилистое тело, отчего напоминает поджарую, даже иногда тощеватую собаку динго, но по мере подхода к поселению, становится понятно, отчего он так горцует — пыльная почва очень неудобна для передвижения в обуви, ноги не чувствуют устойчивой тверди, пыль многосантиметровым слоем устлала эти земли и ты словно идешь по матрацу. А, дойдя  до определенного места, он и правда снимает ботинки, но Барри говорит этого не делать — умение  ходить босиком это не так просто, особенно в условиях такой природы, впрочем, все аборигены носятся босыми всю свою жизнь и не видят в  том никакой проблемы. Однако, Барри лучше слушаться, а еще быть паинькой — если Джоди местные принимают легко. то новый человек, белый, вызывает у них море  эмоций, не злых, но уж точно живых и многогранных.
— Не бойся, держись уверенно, они тебя  не тронут, только порассматривают, и, может, немного потрогают украдкой... — ну, хоть во время предупредил его Бумеранг и то ладно, так, как за Барри уже собирается вереница любопытствующих — дети и взрослые, даже старики.
— Йогха! — а еще, кажется, Джордж знает местные наречия, и это — просто отменно, хотя, конечно, этому не стоит удивляться, видно ведь, что здесь он не первый раз в своей  жизни. Впрочем, в последующие пару минут становится понятно, что изъясняется Капитан на местном так ловко, что вполне мог бы в мирное время работать одним из множества  этих исследователей народов мира, вести увлекательное шоу о жизни диких племен и вообще быть причастным к вкладу в мировые  знания  о людях, что живут по законам дикой природы и счастливы тем.
Раз уж пожаловали гости, то им навстречу вышли старейшины в количестве пяти штук и шаман, а так же те, кого Диггер представил Барри, как самый выдающихся  охотников и воинов — ну, здесь это целое достижение, бесспорно. Наверное, тому сложно воспринимать все так  однозначно, но они здесь, чтобы получить помощь, и если эти  люди способны ее дать, то нужно внимать им, как полагается. А еще  он представляет  им Барри, долго что-то объясняет, но на  тот момент их уже пригласили в одну из этих странноватых округлых хижин, устланных по крышам соломой, к очагу, тут Бумеранг — желанный гость, а пока  он ведет беседы у Барри есть шанс почувствовать себя на заре человечества.
Рыжий глиняный песок, он здесь повсюду, он, кажется,и окрасил Джорджа при рождении в  этот ядовитый рыжий цвет, рассыпав по его телу рыжие подпалины, словно выпустил из своего массива, конечно, таковым  оно ни было, но можно же здесь проникнуться мистицизмом. Впрочем, если есть такое желание, то это проще некуда — вот им подают своеобразный знак приветствия в своих краях: нечто в чашках из скорлупках от каких-то орехов, напоминающее красный чай, что-то из трав, горячее, пахнущее некой смесью, ассоциирующейся с пряностями и барбарисом. Впрочем, Бумеранг объясняет Барри, что пить это можно, безопасно и без последствий — это разновидность напитка вроде чая, никакой крови и ядов, да и вообще  хорошо подойдет для утоления жажды. Вряд ли Брри рискнет попробовать кое-какие местные изыски кухни, но фрукты  он вполне может позволить себе поесть, не озираясь на Диггера, ведь тот пристальнейшим  образом следит, чтобы парень остался в порядке после  всех их путешествий.
А еще Барри выпадет почетная участь быть всеобщим объектом интереса, беззлобные бушмены будут то и дело подходить к нему и пытаться взаимодействовать с ним безобидным способом — поглаживать его по волосам, светлым, какие  для них вообще невидаль, предлагать своеобразное рукопожатие, тактильный контакт  для  этих народов священен и необходим, не зная языка  они стараются  объясниться с  ним в своем любопытстве и дружелюбии, первое время  они были слишком насторожены, но, видно, такая же судьба уже постигала Харкнесса, и они вскоре осмелели.
— Ты  им нравишься, Барри, не переживай, они более, чем готовы тебе посодействовать, и пытаются с  тобой познакомиться... — то и дело рыжий обращается к нему, выступая своеобразным гидом и переводчиком, посредником между членами племени и его провожатым, впрочем, очень скоро Барри на удивление  облепят маленькие  дети, которым просто понравился новый высокий и светловолосый человек, особенно они заворожены тем, что у него глаза ясного голубого цвета, как небо, о чем они часто ему сообщают, показывая  не него и указывая ладонью вверх — к священному для них бесконечному символу  земной жизни.
Договорившись с  собеседниками, Диггер поднимается, но Барри зовет с собой, оставлять его здесь одного,значит, обречь его на то,что в  эту  хижину начнет стекаться все племя, чтобы поглядеть на диковинного гостя — и что хорошего? Духота и возможный страх быть затисканным до смерти. Он предлагает ему присесть на бревно в теньке, тут и места побольше и людям будет немного проще пообщаться с  ним, но самого Ди ждет шаман и общение с более высшими существами — с духами, да, да, он договорился с шаманом  о том, чтобы тот "пообщался с духами", и те дали  ответ. Смысл этого ритуала? Трудно сказать однозначно. Но у  Барри есть возможность принять в  этом стороннее, но участие. Впервые, может, он увидит, как приобщают к миру божественных духов те, кто живет по их законам. На рыжую физиономию Диггер наносит какие-то зловещие знаки, без малого пугающие, превращающие его лицо в почти звериную и хищную маску, причудливый и необходимый узор наносится на руки, на область седьмого шейного позвонка, и такой разрисованный вместе с шаманом  он садится к костру, правда, видно, что погружение в мир духов малость сложнее, чем кажется на первый взгляд. Ритуал не самый простой и не самый миролюбивый, но обычаи есть обычаи — кто знает, может без этого духи не снизойдут, без зловещести линий и подношения обоим в виде жертвенного напитка крови животного не получится  дотянуться до каких-то глубинных ответов...
Он садится, складывая перед собой ноги по-турецки, держит прямой спину и очень терпеливо принимает кровавой пойло, наверное,у  обычных людей  это вызывает рвотный рефлекс даже при простом сохерцании, но для  Харкнесса  это не новость, а  дальше  он погружается вслед за шаманом в какой-то...иной мир? Да, возможно. В первые минут десять ничем себя  не проявляя. Бумеранг внемлет шаману, покачиваясь в каком-то гипнотическом танце, держа свои ладони над ладонями провжатого. Что там, в  этом напитке? Никто не знает, но состояние его скорее напоминает транс, так и есть, в котором  он то дышит так.словно бежит куда-то, то словно пытается уйти от душащего его ощущения, может быть, тонкая игра на психике, а может быть какие-то травы. Узнать это не дано никому, все остальные могут  только не мешать и сидеть в  тишине, тут, видеть, провожать в мир тонкий и забирать оттуда  — дело не самое частое, но имеющее место быть. Может быть, все длится около минут сорока, и похоже на наркотических приход или сеанс экзорцизма, но в какой-то момент Ди перестает шевелиться, даже дышать, раскрывает глаза, пространно смотрит перед собой таким пустым, неживым взором, поворачивает голову на Барри и от этого можно спокойно построить кирпичный  завод — зрачки его расширены, взгляд абсолютно стеклянен, не выражающая  ничего мимика,и только уголок губ, левый, приподнимается едва  заметно, а после он приходит в себя так,как если бы его хорошенько приложили по голове чем-то потяжелее. Наваждение? Кто знает, об этом не принято говорить. Отходит  он и правда так, как если бы его приложили по затылку битой. Благо,с собой у него есть фляжка воды и он просит Барри посидеть тут  парочку минут, уходит подальше, откровенно говоря, проблеваться, просто потому, что его мучает тошнота и головокружение, казалось бы, земные  ощущения...от внетелесного контакта? Ну, наверное. Местные сочувствующие кивают, пытаются на пальцах Барри рассказать, что вот, понимаешь ли, оттуда, с неба ему в  голову и тело пришли, понимаешь, белые тени, и теперь им надо выйти в землю. Хотя, конечно, его могло просто вывернуть от выпитой крови и добавленных туда трав и снадобий...
Вернулся Джоди почти и непотрепанным, все так же вышагивая истинно-блядским шагом, и наконец обратился к  Барри:
— Теперь у меня есть пропуск в то место, откуда ты вывалился,и мы с  тобой знаем капельку больше... — он сам в  это верит? Ну, наверняка, раз действует подобным  образом, а пока  он говорит о том,что им можно выпить на  дорожку чайку или молочка и отправляться в сторону своего поселения.  Можно считать, что он получил какое-то мистическое  дозволение, конечно же, логически необъяснимое, но, быть может, логика не помогла бы ему вжить в  этом священном и заповедном краю с неведомыми животными?
Перехватив чего-то съестного, они были свободны и отныне и Барри — белый человек с сердцем молнии, как  они его назвали — был желанным здесь гостем, конечно, всей  тонкости ситуации общая масса не уловила, но слова  шамана — закон.  Проходя мимо одной из хижин в сторону выхода, однако, Диггер замер, как замороженный: бушмены часто собирают всякие  штуки, особенно, белых людей, обожествляя их, не  зная их назначения, вот и сейчас  он видел...черный ящик. Дурное предзнаменование в оранжевой коробочке, найденное по словам местных недалеко, днях в двух пути, там, де пустыню сменяет тропический лес. Подойдя  ближе, Диггер скептически потрогал ногой  это чудо враждебной техники, но пока смолчал — ящик был не старым, закопченным, поврежденным, но не старым. И принадлежал военному самолету. И это даже визуально поднимало в  нем волну каких-то смешанных чувств. Но он промолчал, поблагодарил племя и предпочел повести Барри отсюда...побыстрее.
— Запрыгивай, поедем в сторону  дома... — бесспорно, он немного в прострации, чтобы с  ним не случилось после созерцания  этого ящика, он немного рвано давит на газ, отчего, сдавая назад, машина очень резво скачет на кочках и камнях, будто забыл про подвеску, но потом сгоняет с себя  этот морок. — Нам нужно отправиться в  то место, где тебя  нашли...

То, что парень сделал с палаткой Джоди совсем не удручило, о, совсем наоборот! То, то случилось -добрейший знак, как и поездка до стоянки австралийских бушменов, как и разговор со старейшинами и даже ритуал с шаманом — все  это добрый знак, как кажется Диггеру. И он уверен, что скоро Барри отправится  домой, но есть и то, о чем старый рыжий Динго говорить не готов — его насторожил свежий черный ящик, значит, где-то разбился самолет, такие ящики стоят только на истребителях и бомбардировщиках — самолетах негражданской авиации, а это означает, что... Диггер предпочитает пока об этом  не думать, настолько, насколько вообще может после  того, как рыжий закопченый самописец попал в поле его зрения.
— Празднично? — он немного шально улыбался в  тот момент, даже как-то зубоскало что ли, немного ненормально, и это — факт, — Ну, на самом деле к духам не наряжаются на встречу, но я рад, что тебе нравится... — когда Джордж забрал его из лагеря, то он уже видел, что на его запястье красуется подарок, но промолчал, пока  тот сам не увидел милую безделушку ручной работы, — Останется тебе на память сувенир из нашего убитого войной мира...
То, как дерганно он сорвал машину с ручника могло напугать Барри, когда  он нервничал все его жесты становились не то,чтобы неуклюжими, но очень резкими, гиперуверенными, а поведение все же являлось нервозным. Это было видно невооруженным глазом, у Диггера очень скверно получалось маскировать свое волнение — он был человеком эмоциональным, очень порывистым, в силу характера он был склонен к припадкам ярости или радости, впрочем, в силу психического расстройства  скорее, и тот Бумеранг, которого знал Барри, и этот страдали одними и теми же проблемами, очевидно. Как и его двойник из мира Барри этот Джордж Харкнесс так же на удивление дурно справлялся со своими эмоциями, особенно с раздражающим беспокойством.
— Что я там увидел? Это...трудно тебе  объяснить. Нечто, некто. Можешь считать меня старым мистиком... — да трудно было с  этим поспорить, ведь даже в машине у Бумеранга валялись...бумеранги. Расписные, украшенные особыми узорами, это — не только его оружие, это — вся его жизнь, словно бы бегать по кругу вокруг себя, не находя выхода. — ... Там живут духи, мальчик. Не  знаю, живут  ли они в моей голове или вне ее, но поговорить с  ними бывает полезно. — немного пространный ответ, конечно,но...может быть, Джордж сам не знает, с чем  он сталкивался все время, когда  отправлялся в улетные путешествия с шаманами...или без них.
Назад, они по жаре держат путь обратно в  лагерь, да, далековато, но Бумер уверен, что смотались к бушменам они совершенно не зря. В пути Диггер останавливался на побережье, чтобы  они могли освежиться иначе никак нельзя было скрыться как-то от этой жарищи, а дальше им предстоял путь по пустынным и пыльным пустошам с редкой растительностью, но надо сказать, что Капитан подходил к процессу творчески — не давал Барри скучать, поддавая газа, вот тебе и ветерок освежающий более или менее...и тряска такая, что оживет даже покойник. 
Флэш и Бумеранг никогда не были друзьями, но сотрудничали, возможно, Барри понимал, что все  зло в этом рыжем демоне скрывалось в его психике, но зато сейчас Барри мог с  лихвой понять, что Диггер — продукт  того отношение, которое к  нему было, и все же вместе со всеми своими минусами  он... юморной человек с живым и пытливым умом. Находчивый и по-своему заботливый, несомненно — очень жесткий человек, и все же живой, живее некуда, со своими страхами и затаенными обидами, с памятью о светлых временах и даже способный, как узнал Барри, чисто и высоко любить, скорбеть, сопереживать, как не всякие умеют...
Барри не заметит беспокойства, которое одолевает Харкнесса, тот просто не даст его с  легкостью почувствовать, не потому, что не верит мальчишке, не хочет его впутывать...нет, это уже неизбежно, а потому, что он не уверен. Ни в чем. Военный самолет не принес на крыльях ничего хорошего — это уже понятно, он упал, скорее всего пилоты пытались сманеврировать, но в Австралии очень трудно ориентироваться, если не знаешь особенности течения воздушных потоков — рядом взморье, где встречаются и пляшут вихрями разные потоки, с другой стороны пустынный регион, откуда дуют злые и горячие ветра, впрочем... почему  он упал доподлинно неизвестно, как и то, где...
А вот  и их поселение, на воротах машину встречают бравые ребята из числа Диггеровских цепных псов, так  они себя называют, подмечая, что Барри выглядит куда лучше, чем когда  он покидал лагерь на отдых. Странно звучит то, что из этого лагеря люди выезжают отдохнуть, правда, в этих условиях, в этой обстановке и учитывая их состояние. Но тут не лыком шиты, выжили, живут и ... будут жить, чего бы  им это не стоило. Машину облить водой, чтобы не закипела, смыть с нее еще эту вездесущую пустынную пыль, и можно вытащить вещи и пройтись по территории, здесь как-то спокойнее. Очаровательные медсестрички, ассистентки доктора, невероятно рады видеть Барри, щебечут с  ним, мол, ну, как  отдохнули, как тебе океан, как песочек, устал, бедняжка, наверное, голодный, зажарился на солнышке... Диггер смотрит на то с улыбкой потому,что он станет второй их жертвой,но ненадолго. Он...смурной, местные  это хорошо чувствуют, а потому по первой просьбе красавицы спархивают в сторону, переставая липнуть на мужские плечи, и Диггер просит Барри погулять здесь пока что, у него есть какие-то дела...
Дела? Да, назвал это так, но на деле  он просто уходит в то место, где живет его память и единственные молчаливые слушатели. Из местных тонких веточек и снежно-белых цветов, распустившихся своим чистым цветом, он свил несколько венков — каждому по одному символу памяти, и только один из венков пылающе-алый, он надевает его последним на самый главный мемориал, напротив которого сел, сложив ноги по-турецки. Молча, погрузившись в себя, он снова и снова что-то говорит, одними губами, понурив голову, он здесь один, он и те, к кому он пришел. Больше идти ему со своими страхами некуда, некому плакаться  о том, как  он пожираем сомнением и смятением...
— Ты снишься мне, что-то хочешь мне сказать? — это выглядит пугающе, когда человек, украшенный языческим узором разговаривает со столбом, поверх которого надет венок, в отчаянии ждет ответа, но ответом ему  лишь тишина, шелест листвы, да птица, что слетает на столб. Непестрая, серая, большеголовая и, кажется, с непропорционально маленьким телом против большой головы. — Ну, по крайней мере — это ответ, Ленни...
Птица деловито вперилась в Харкнесса, а  тот весьма снисходительно оглядел ее, впрочем, кукабарра — не нонсенс, она живет  здесь в зарослях из покон веков, и с  людьми эти птицы бесстрашно ладили всегда. Урча утробным гоготом, она, кажется, принесла Диггеру весть и решимость на крыльях, и потому Джордж воспринял ее более, чем серьезно, хотя, конечно, гигантский зимородок с видом летающего крокодила не слишком подходит для божественного знака, но кто сказал, что посланники его богов белые и носят нимбы? Любоптная птица предпочла покрасоваться на столбе и слететь к Харкнессу на макушку, кажется, тот особливо не возражал,и, даже когда тот поднялся, прощаясь с могильными столбами, птица не покидала его рыжей шевелюры. Словно приросла,и  он походил на пирата, у которого есть попугай. Знак или простое совпадение — значения не имело, помолчав с теми, с кем когда-то так  любил говорить, он полностью оказался на своей волне. Вернулся к подостывшей машине, взял с  собой нехитрое снаряжение из числа привычного себе, рацию, залил добрые литры топлива и снова покинул поселение, один, не уведомив  никого, и только караульным осталась птица, которая сверзлась с его головы перед домом, а после, стоило ему показаться, снова короновала его своим перистым телом до тез пор, пока машины не выехала за ворота. Птица-хохотун в Австралии не редкий гость, и воспринял ли Диггер ее появление, как предвестие беды или радости — неизвестно, оставив  Барри под надежной защитой местной атмосферы, он отправился туда, где по заверениям бушменов потерпела катастрофу стальная птица...
Три часа езды по картам без электронной навигации, меж стволов деревьев, затем по пустынной окраине, на границу новых лесов и песков у местного ручья. На форсированном военном автомобиле легко было преодолеть воду, песок, жару, но машина не поможет ему незаметно подойти к месту крушения, как ни странно, пустынному. То, что выжить не удалось никому он понял еще по тому.что на ветке дерева над его головой свет ему заслонил в один момент сильно травмированный еще при жизни труп человека. Ах, летчика, катапультировался почем зря — изломался  о твердые ветви деревьев, значит, с местными особенностями природы знаком не был. Скорее всего сюда не добрался еще никто кроме аборигенов, которые нашли там, неподалеку черный ящик, один, и о том говорили следы  босых ног, и  только босых.  Укрыв машину в удобно месте так,чтобы  она не перегрелась и не закипела на жаре, Диггер вооружился своей осторожностью  и вспомнил все, что есть в  его арсенале умений из скрытности. Настоящий  охотник, он без труда в тиши и непримеченным пробрался ближе, и...был не то,чтобы удивлен.
— Что б тебя черти *бли на адской сковородке, Гэмболл... — он ощарился, кажется, у него даже волосы дыбом встали, как у агрессивного динго, когда  он узрел на самолетном оставе отличительные знаки небезызвестных ему подразделений. Самолет не разшибся совсем, и не взорвался, что говорило лишь о том, что его уронили с малой высоты, скоре всего что-то сбило с  толку пилота или какой-то фактор повлиял на электронную систему локации самолета. Словно он был сбит чем-то невидимым с толку, и, пытавшись выровнять машину, пилот вышел из самолета уже на малой высоте, видно, рассчитывал вытянуть крылатую махину. Не удивляло это Диггера потому, что он знал — у Гэмболла не было австралийцев в подразделениях, на момент, когда  он собирал свои карательные войска в Австралии уже был в  разгаре бунт.
Самолет лежал с разверзенным носом и подломанным левым крылом, впахавшись в  землю, богато усеянную местными довольно массивными деревьями. На такой жаре взрыв мог быть возможен так,что действовать следовало осторожно. Но учуяв своего врага, Диггер забывал о том, что это предприятие верх опасности,его отвращал этот самолет, подбираться к нему было совершенно омерзительно, да плевал он на черный ящик, если бы эта штука не издавала сигнал, по которому самолетные  обломкибудут искать другие крылатые машины. А потому  его нужно было уничтожить. Быстро и четко. И потому Ди пришел сюда  один. Пробраться в конструкцию он смог едва-едва, благодаря своим небольшим габаритам, в частности, ему удалось втиснуться в кабинное пространство, точнее, то,что от него осталось, чтобы доломать приборную доску с каким-то паранормальным остервенением. Черный ящик на деле сочно-оранжевый шар, небольшой, с дыньку размером, но в  нем информация, и н нем пеленгаторы, и Ди без зазрения совести вышвырнул его подальше, принявшись так же аккуратно выбираться. Не из легких задача, пришлось еще повозится, чтобы вытащить ногу, провалившуюся в металлическую щель,но ему  это удалось. Он старался не оставлять следов, крайне старался, ноподойти к объекту было необходимо, а уж план по утилизации этого славного агрегата у Диггера был самый что нинаесть фирменный. в его арсенале всегда были славный взрывающиеся бумеранги, одним бдело бы не обошлось — конструкция прочная, но кто сказал, что с собой  он не взял запасы? Он буквально утыкал этот ненавистный самописец сияющими на солнце бумерангами, прошивая со злости острыми каймами оболочку устройства. Чтобы  они сдетонировали нужнобыло сдернуть особую марку на каждом из них, обычно в славную бытность своим двойником из мира Барри, Диггер успевал сдернуть марку-чеку во время броска, здесь же он не спешил, каждую тонкую пленочную бирку с ярлычком  он снимал любовно, вкладывая в  это действо всю свою ожесточенную ненависть. Бумеранги взрывчатые контактного типа — не ударится и не взорвется, отойдя на почтенной расстояние, все, что оставалось Харкнессу — это запустить маленький камешек в черный ящик, напоминавший сейчас  дикобраза или одну из мишеней, щедро усеянную грозным оружием. Звонкий железный стук и...взрыв! Постарался со взрывчаткой Харкнесс хорошо, жахнуло что надо, но его это нисколько не тронуло, наоборот, его это отвратило до той самой степени, что он сплюнул на землю, после, убедившись в  безопасности, он замел прутиком следы везде, где в горячке ненависти мог их приметить, и постарался удалиться  оттуда поскорее. Теперь с экранов радаров маячок пропал — ну, мало ли, может, перегорел или отключился, хах, пусть думают что хотят. Но уже в пути Диггера накрыло болезное чувство неизбежности какой-то злой Судьбы, и потому в  лагерь он мчался, не жалея подвески и движка. Не было мыслей, была  лишь решимость, а  о том,что он вернулся местных уведомило истеричное бибиканье военного клаксона у ворот. Просто нетерпеливейшее, он никогда так не сигналил, никогда так не ломился внутрь, плевать он хотел на спокойствие, сам  он был сейчас похож на пожар, все вокруг него, даже воздух, кажется пылало, почти буквально, от него шел жар, но не в том дело, что он слегка перегрелся, о , не.
— Терри, винтовку мне найди...и патроны побольше... — таким его здесь видели только когда он заведовал эвакуацией, но все  лишние вопросы  он решительно отметал всем своим видом, не  говоря уже  о том,что попутно он давал жесткого матерка, чтобы его именно сейчас оставили в покое и сделали все.как  он просит. — Барри!
Зачем ему Барри, которого он с криком ищет? Нетрудно догадаться. Пока  Барри здесь, и пока  разведывательный самолет каким-то образом только чудом не долетел до их стоянки, пока не очень скоростной Флэш в опасности, да, именно флэш, и у Диггера дурные подозрения на этот счет.
— Барри! Нам нужно ехать, парень, где ты?! — а вот это уже  тот самый  Диггер, которого он знал — раздражительный, нервознй, дерганный. совершенно не контролирующий свои жестикуляции и мат, — *банный в  рот, парень! Где ты?!
Откуда столько нервов? Один самоелт, казалось бы, поднял в  нем какую-то воинственную сущность, стерев с его лица беззаботную улыбку, вся его мимика каким-то невероятным  образом стала похожа на злую маску, казалось что открой  он рот пошире и в нем красовались бы внезапно острые,как бритва, зубы. Его глаза  больше не были изумрудно-зелеными, отражающими какие-то тайные  знания, нет, его глаза сейчас пылали убийственным зеленым огнем, мистическим, почти ощутимым. Кажется, надень ему сейчас костюм, в котором  его знал Барри и он будет один в один тем самым Капитаном Бумерангом, однако, у Джоди на  то свои причины.
Пока все ищут Барри, Харкнесс проверяет на мишени патроны — чудесно, голова цели — в  щепки, нельзя сказать, что он не умел обращаться с  огнестрелом, но в его руках его видеть было...странно. Те патроны, которые  он взял — на очень крупного хищника, наверное, на медведя, можно только догадываться, зачем ему  именно такой калибр,и тем не менее Бумер уверен — это необходимо. Как на грех к вечеру тянет дождем, прямо по ветру идут тучи, черные, страшные, застилая небо — очень некстати, и, даже на предупреждения Бумеранг реагировал простым образом — нужно, неважно, что собирается ливень, нам нужно уехать. Нам? За себя  Бумер не боялся, у него давно открытый пункт плана на  жизнь, одновременно он думал о том,чтобы вывести из под удара своих людей,и...Барри. Вытащить его отсюда любой ценой, но почему  он так нервничает? Самолет был дурным предзнаменованием, в  эти края летчики не полетят по доброй воле, а. значит, был приказ... приказ найти. Кого? Диггера? Какая разница, жив он или мертв, это уже не так важно, но... отчего-то у рыжего зародилось подозрение, что здесь каким-то образом замешан Барри, но Барри ли? Или...Флэш. И потому  его нужно было обезопасить, а лучше — отправить к себе, чтобы его не постигла участь первого Флэша этого мира...

На самом деле  Диггер был в панике, во всяком случае пока не увидел Барри. Алый костюм с золотом прожилок и эмблемой молнии на  груди — ошибок быть не может, это — костюм Флэша, настоящий, созданный по специальной технологии, не имеющий копий, не имеющий аналогов, рассчитанный на запредельные скорости... Алая вспышка — все, что обычно видят его противники и благодарные спасенные, но Диггер внезапно мрачнеет: он помнит лицо Флэша без маски, с пулей во лбу, безжизненное  лицо светловолосого мальчишки с ангельской внешностью, умиротворенно-спокойное, словно бы  он спал, этот мальчик, иначе назвать его Диггер не мог бы при всем желании. И он помнит, как все кончилось, когда ладонью ему закрыли глаза, навсегда...
Но это была секундная слабость, то, что Барри поторопился вслед за Джорджем, не задавая каких-то вопросов навскидку, радовало. Чем быстрее их собирали в  дорогу, тем нервознее становился Диггер, неудивительно, то, что он видел означало лишь, что руки людей Гэмболла дотянулись и до этих диких мест, именно сейчас, именно в момент появления Барри, возможно, какие-то системы слежения еще активны...и тогда все очень резко осложняется, очень. Бояться за себя Капитану Бумерангу вообще не пристало в свете событий последних лет с момента крушения мира, его люди тоже не нужны спецотрядам, зачем они, простые смертные, а вот достать метачеловека — это могла быть самоцель, но как  они получили сведения? Неизвестно, возможно, все еще активны системы фиксирования всплесков определенных видов энергий, кто знает...
Ящик патронов, винтовка, пистолет, и шлейка с теми самыми бумерангами, среди которых есть инструменты самого разного назначения — от летающих лезвий  до взрывчатых и ядовитых принадлежностей. На нем нет привычной небесно-синей униформы, превращающей его в что-то среднее между  бравым летчиком и футаристичным рэйнджером, и нет униформы, знакомой  для  Барри, как униформа не то солдата, не  то охотника на крокодилов, по факту он — почти безоружен, и только белый пыльник роднит его с тем Бумерангом, который неоднократно досаждал Барри из вылазки в вылазку...
— ... Я был на месте, где упал самолет, Барри..., — наконец, усмирив свои переживания, Диггер заговорил, — ... Летчик приставился сразу — неудачно катапультировался, но это был военный самолет, дальняя авиация... Второй ящик почил недалеко от самолета, но, боюсь, за  то время, что остав там пролежал с активным ящиком, сработали маячки...и за нами уже вылетели... — он скалит зубы, отчего выглядит омерзительно-хищно, с его-то рыжиной в  лице  это напомнило оскал дикого динго, — ...Им нужен ты, и, я полагаю, что они определили твое присутствие, парень... — он честен с Алленом, еще бы, — ... Самолет мог быть оснащен системой детектирования мета-людей, понимаешь?  Он разбился  здесь случайно, не справился с управлением, и не сумел выжить, но разбился  он здесь не ранее, чем пару дней тому... с тех пор, как ты появился  здесь...
Беспокойство в  нем выдается  дрожью, как будто его периодически передергивает, так же, как в  том мире, где его знал Барри, Бумеранга как будто порой пробивало разрядом электрошока, что напоминало парню о диагнозе Капитана — психоз, расстроенная психика, но стоило ли Барри бояться его прямо сейчас? вряд ли. скорее, ему следовало бояться того, что они не успеют найти  для Флэша выход... И что тогда? Его убьют второй раз, очень попытаются, и стоит полагать, что, если однажды  им это удалось, то и во второй раз есть риск потерять Флэша, только это будет уже не тот Флэш, убитый много лет назад на  этой затопленной земле,и будет  ли тогда все сущее — прежним?
— ...Как ты умудрился влезть в костюм, кстати? — мудрый вопрос, Диггер задал его немного отстранено, чтобы  не напугать парня, если так можно выразиться, конечно, но вопрос был самым резонным, словно бы  интуитивно Бумеранг ощущал, что, получив ответ на него, он сможет ...открыть секрет попадания сюда супергероя из параллельного мира.
Костюм Флэша — секрет, большой секрет его личности и его способностей, никто за ним не знает, кто он на самом деле, и стащить костюм, прошитый насквозь кусачими разрядами, с него никто не пробовал, рискуя получить повреждения... Стало быть, в  этом костюме есть часть истины не только о том, кто скрывается за ним, но и о том, какова природа сил, обличенных этой алой материей. Способности — скорее всего они и есть ключ к его появлению здесь, и они же сила, что держит его в  этом измерении, в  этом забытым Богом измерении... Джордж аж на  тормоз всем, кажется, телом налег. Визг тормозов, жесткая остановка, без малого!
То, как Диггер повернул голову в сторону Барри могло заставить испугаться любого, героя или смертного — не суть. Неестественно изогнутая шея, распахнутые  широко глаза, горящие зеленым колдовским огнем, очень кстати пришелся и всполох молнии, подаренный собирающейся  бурей. Пустой взгляд, на секунду полностью расслабленное тело, обычно после такого тот Бумеранг, которого знал Барри в своем мире, растягивал губы в дьявольской улыбке и бросался в  бой, как бешеная собака, не ощущая  боли и не помня страха, себя и мира вокруг. В такие моменты он, кажется, был чем-то одержим, без малого, как если бы какие-то древние духи, которым он продал свою душу еще в Каррамбэрре, брали над ним свою страшную и кровожадную власть. но нет, он еще пару секунд выглядит, как бессознательное тело,и после спрашивает спокойно, серьезно и негромко:
— ... Скажи, что заставляет тебя бежать, Флэш? — серьезность в его лице выглядит тоже немного пугающе, но на полном серьезе Джордж Диггер Харкнесс  хотел знать ответ, этот ответ был важен ему, как воздух. Если он узнает эту тайну, то он сможет заставить Барри бежать, бежать вперед, без оглядки, бежать в  то время, откуда  он выпал, где ему место. И так  он сможет его спасти. Но... нужен ответ.
В мире, где существовал Централ Сити, где Барри был героем по имени алая  Молния, а Ди — злодеем по имени Капитан Бумеранг источником сил для  парня был спидфорс, как и здесь, но в мире, где привычное пало, кажется, спидфорс был оглушен, ну, или напоминал существо в  глубочайшей депрессии, которая питалась и ширилась за счет уныния Барри, его тоски и боли, его растерянности и страхов. Великая сила, которая подвержена человеческим слабостям? Да, отчего бы и нет, даже Боги — не бесконечно смелы и веселы. Диггер же  отдал себя служению иной силе, силе разрушительной ненависти к тому миру, в котором он появился волей случайной интимной  близости. Там, где  Флэш дышал чувством добра, там Диггер дышал черной горечью, и светлые силы  Флэшу давал его оптимизм и человеколюбие, а черные  силы Харкнессу давала желчная злоба и отрицание всего светлого. Одна великая сила  добра против сумасшедшей силы распадающейся заживо на куски души. Там, где чистый свет течет по венам вместе с кровью есть место отваге и бесстрашию, но там, где по венам с кровью течет тьма и гарь, есть место безумной агрессии. Что делать, как вызвать то, что нужно? Одно другим не призывают, и злостью свет не разбудить...
— Почему ты бежал, Барри, почему ты был Флэшем вопреки всему? — ответ, который так нужен, ускользает меж пальцев, он рядом, где-то меж ними, но поймать его так тяжело. Ответ на то, почему Капитан Бумеранг по глотку в крови, и почему его принципы звучат, как "Сделай в сто крат больнее, пока тебе не сделали больно", Ди давно уже дал сам себе, и потому в восстании этот Бумеранг черпал силы идти напрлом, а  тот Бумеранг — резать глотки и биться в стекло камеры разъяренным зверем. Но Барри не дал ответа себе, не нашел истинного ответа, и потому сейчас он не может разбудить эту силу, светлую, жгучую, заставляющую его бежать.
Он перевел взгляд перед собой, совершенно спокойно выдохнул  и принялся смотреть исключительно на  дорогу, приводя машину в  движение, медленно, словно нерешительно, понемногу поддавая  газу. Быстрее и быстрее. В какой-то момент, оскалившись во внезапной своершенно безумной улыбке, которая  Бумерангу из мира  Барри была  очень даже присуща большую часть времени, Ди хорошенько выжал педаль газа, не обращая внимания на все  эти корни, создававшие неровность дороги. поддал газу — не то слово, быть может на секунду  он подумал, что скорость разбудит чувство скорости, или, быть может, он просто очень неудачно впал в психический ступор, ощущая в  этом действии какую-то резкую надобность, потому, что глаза его были совершенно бесчувственны в своем безумии, он светился этим шальным пламенем сочно-зеленого цвета, и правда, быть может, он на какую-то секунду подчинился  тем духам,что живут внутри его бумерангов? Он же  говорил что-то про духов, да к тому же сегодня еще и общался с  ними...
То, как армейский потрепанный  джип прыгает на корешках и ямах — занятное  зрелище, как антилопа, совершенно не заботясь о том, что у  людей внутри в крайнем случае есть выход только в кусты на  обочину, но Ди  это, кажется, тоже мало смущало, со временем корешки станут меньше, слой песка на  дороге ближе к месту назначения станет больше, и скорость совсем сгладит прыжки и мотания, так что джип весьма  резво будет повиноваться стрелке спидометра, ползущей вверх, почти не подскакивая на  отдельных ямках и камешках. Зачем  он выжимает гашетку? Странно, но он этого не знает, сознательно или нет — тоже вопрос. По его взгляду весьма бессознательно, только одними губами что-то шепчет, очень трудно разобрать, что именно. Временное помешательство? Забвение под действием утренней поездки? Поди Барри-то не слишком спокойно, но, может, в  том и весь секрет?!
Взрывая песок, еще не успевший намокнуть под мелкими каплями дождя, и влетев в сплетенные  листья какого-то разлапистого пальмоподобного дерева, машина резко тормозит, останавливаясь в паре метров  от скальной породы, похожей на  здоровый камень, на  деле — это стена, усеянная особой живописью, собственно, Барри может не помнить, но его нашли здесь. Некогда музей, потом храм, теперь — руины, вот, что творит война с тем, что людям дорого и близко...
Наверняка такая поездка Барри немного вышибла из колеи спокойствия, что неудивительно, так может, хитрый Диггер этого и добивался? Он выпрыгивает из машины, резво и легко, сходя на пыльную землю, осматривает небо, что заволакивают чернильно-синие тучи, и проходит вдоль стены, обводя ладонью высеченные этнические узоры.
— Тебя нашли здесь..., прямо на  этом месте... — на пыльной земле еще есть следы впитавшейся крови, и Диггер осматривает их , присаживаясь подле, — ... То, кк ты здесь оказался — до сих пор вопрос, Барри Аллен...,но тебя  уже  ищут... — он с сожалением подметил тот факт,что Гэмболл из кошмаров снова и снова возвращается в его реальность, ищет , как безумный дух кого-то, кого еще можно уничтожить в стертом с лица Земли его стараниями мире...
Мрачное небо в своих свинцовых тонах не добавляет разрушенному месту никакого колорита, лишь наползающая темень, подавляющая и нагнетающая тоску и неприятное беспокойство, в контрасте с запыленными стенами, разрушенными людьми и временем, выглядит почти зловеще, и все же  Харкнесс не теряет надежды найти в  этом месте ключ к спасению своего случайного визитера. Здесь его нашли, прямо в  этом месте, под палящим дневным солнцем, но ни единого следа того, как  он сюда попал, потому  Ди спиной прислоняется к стене, сползает по ней, обреченно и устало, понурив  голову, и потирая виски...
Ну же, великая сила, проснись! Пусть это хмурое небо пошлет хоть единый знак на рыжую голову, как быть, куда  бежать, как отправить путника  домой, пока не стало слишком поздно?! На ветке  близ руин внезапно раздался  железистый, потусторонний и заливистый  гогот — это птица куккабарра своим дьявольским смехом разродилась, усевшись на ветку, оглядев двоих несчастных своими маленькими бусинками  глаз — ни дать и ни взять — вестник, да  только чуется Ди, что ничего хорошего этот гогочущий  гонец не принес. Радовало лишь то,что в  такую погоду авиаторы вряд ли направляются к здешним берегам, рискуя шеей, уж больно сильные ветра сейчас гуляли у побережья, донося сюда запах озона и отсветы  далеких молний, удивительно,что сам Дджордж еще не побоялся в такую мглу выбираться  из лагеря. И джип на фоне зарослей почти неразличим в упавшей свинцовой темени, лишь светятся фары, как  глаза хищника в чаще, и пыль поднялась в воздух, забивая нос и глаза, и не осталось ничего, кроме, как подняться, немного нервозно окликнув парня следовать за собой в полуразрушенный комплекс...
Всполохи все усиливались, но дождя пока и не собиралось, зато поднялся злой ветер, и шелест листвы становился все  громче, словно овации в  большом концертном зале. Под этот фурор они и вошли в темные завалы, где пахло сыростью и пряностью диких трав. Жутковатое место, напоминавшее декорации к приключенческим фильмам  о расхитителях гробниц, с потолка свисали давным давно отработавшие свое  оборванные провода, на полу была уйма битых стекол, покрытых слоем пыли, витрины и стенды давным давно рассыпались в  труху, там и здесь сновали ящерки, нашедшие себе приют в  этих краях, а умудренный  опытом Ди даже предупредительно заглянув под большую кучу переродившихся в пучки травы старых книг, где нашел здоровую змею, которую, ухватив за  голову, предусмотрительно выкинул куда  подальше.
— ...Давно я  здесь не был... — давно? Это — не то слово, последний раз он был здесь в день, когда впервые привел сюда людей, и с  тех пор здесь мало что изменилось, стало пыльнее, стало зеленее, и в целом — все, любое место после такой катастрофы не станет цивилизованнее, но и хуже...уже не станет, природа вступала в свои права  здесь, изгоняя  людское и возвращаясь к основам...
В руинах былой цивилизации Диггер выглядел еще более диким, идеально списываясь в пейзаж постмирового порядка, где свои законы диктуют животные, растения и ... тоска по былому величию людского превосходства. Пройдясь по осколкам, заставляя их хрустеть под массивными ботинками, он разворошил мыском сапога свободное место, куда налил розжигателя, любовно хранимого в маленькой бутылчке в одном из карманов потрепанных жизнью джинсы, и , вспыхнувший сочным светом огонь, немного разогнал мрачность этого места, словно эти страшные языческие тени,что из темноты словно тянули к Барри свои руки, укрощенные светом, забились по углам. Пламя дарит надежду, возможно, оно такое же бесшабашно-рыжее, как его волосы,и  это их роднит, он стоит в полоборота к Барри, на фоне пылающего костра и этому человеку парень безоговорочно доверился? Да, именно этому, пропитанному языческим огнем человеку Барри доверяет отныне, сам не заметив, как ввергся в веру этому к человеку...
Вот и раскат грома, возвестивший все  живое  о том, что быть ливню, всполох предшествующей молнии озарил снова  это помещение своим призрачным  холодным светом, в котором Диггер напоминает языческого Бога, садится, сложив ноги по-турецки у  огня, и ерошит свои рыжие волосы пятерней:
— Как же мне отправить тебя  домой, парень...?